А. В. Луначарский

Бриан - оратор-трюкач

Бриана называли обычно "charmeur", т. е. очарователь - человек, который умеет привести вас в хорошее расположение духа, когда для этого нет никаких оснований, или представить вам.как ценное и прекрасное то, что на самом деле не ценно и может быть даже безобразно. В понятие "очарователь" входит в некотором смысле мягкое и чрезвычайно искусное и приятное мошенничество.

Бриан в высокой степени обладал искусством самые неожиданные изломы политической линии и очень неприятные действия облекать в изящные формы. Вся его жизнь представ-ляет собой ряд измен, и каждая из них сопровождалась блистательными речами, в которых он сглаживал всякие острые углы, оправдывал свои измены и изображал свою позицию приемлемой для тех общественных групп, интересы которых он нарушал.

Деятельность свою он начал с того, что присоединился к рабочей партии, не допускавшей к себе интеллигенцию. Бриан в виде исключения проник в нее. Он повел там борьбу с марксистами, обвиняя их в том, что они проводят рабочее дело с недостаточной энергией. Он утверждал, что борьбы избирательной, парламентской деятельности, пропаганды, агитации и организации рабочих недостаточно, что нужны более прямые способы действия. В качестве такого прямого способа действия он выдвигал всеобщую стачку. Бриан один из первых рекомендовал рабочему классу эту действительно очень сильную форму борьбы.

Но замечательно то, что в тех самых речах, в которых он иногда доставлял много неприятного Геду и которыми иногда снискивал себе громы аплодисментов среди подлинных пролетариев-революционеров, он всегда упоминал, что во всеобщей стачке есть еще одна хорошая сторона. Эта хорошая сторона заключается в том, что стачка в сущности легальна: французское законодательство допускает стачку. Таким образом, проповедовал Бриан, во всеобщей стачке рабочий класс имеет сильнейшее политическое оружие, вынуждающее буржуазию первой пойти на нарушение легальности.

Позднее Бриан сделался самым преданным слугой и стражем интересов буржуазии, и, когда прежние товарищи упрекали его: "Как вы можете так говорить - вы, который так красноречиво защищали всеобщую стачку как способ вырвать власть из рук буржуазии", - Бриан отвечал: "Я всегда говорил, что стачка - это легальное действие, я с самого начала встал не на революционный, а на легальный путь и всегда буду верен легализму".

Когда Бриан стал во главе буржуазного движения против церкви, очень большое количество рабочих и крестьян, очень большое количество французской передовой интеллигенции окружило его своей любовью и уважением, как идеолога, ко-торый разорвал автономное право церкви и подчинил церковь республиканскому светскому государству.

Между тем Бриан в тогдашних своих речах, как всегда искусных и тонких, обращаясь к церкви, к клиру, к папе, в сущности говорил: "Зачем вы нас боитесь? Вы думаете, что если церковь будет подчинена светскому государству, то вам придет конец? Нет, мы преисполнены уважения к истинам христианства. Вам будет только легче, ответственность уменьшится, мы возьмем на себя часть вашего бремени. Когда светское государство прижмет церковь к своей груди, вы увидите, как вам будет тепло".

И действительно, нельзя не признать известной роли Бриана в том, что до нынешнего дня клерикализм во Франции остался громадной силой.

Очень характерный эпизод произошел между Брианом и Жоресом, во время которого Бриан в яркой форме охарактеризовал самого себя. О Жоресе он говорил теми же словами, которые употреблял, когда рассказывал своим ученикам о тайне красноречия и об умении обворожить. Инцидент и сам по себе был очень значительный.

Во время стачки железнодорожников Бриан, бывший тогда министром внутренних дел, произвел целый ряд действий, не только разрушивших эту стачку драконовскими мерами и сорвавших стремление железнодорожников улучшить свою участь, но он перешел даже пределы легальности. Социалисты устроили в палате громадный скандал, когда Бриан заявил, что для спасения Франции и для усиления ее обороноспособности он всегда готов разорвать любой закон. Через два дня после этого Жорес произнес речь против Бриана. С огромным пафосом, негодованием и страстью трибуна сказал:

"Рабочий класс вычеркнул вас из своей памяти, Бриан: вы сделались врагом рабочего класса, вы попрали все свои прежние принципы, вы скомкали и растоптали то, чему поклонялись!"

Бриан поднялся, чтобы ему ответить, и начал так:

"Жорес, вы сегодня произнесли лучшую из своих речей, она была так превосходна, что я хотел вам аплодировать и только то, что эта речь имела своей целью политически меня умертвить, удержало меня от этого. Но я спрашиваю себя: была ли она наиболее благородной из ваших речей? Подумайте, на какие уловки вы пошли для того, чтобы обратить против меня ваш громадный талант. Вы не читали эту речь, вы ее импровизировали. Вы знаете хорошо, что, когда импровизируешь речь, каждое слово как бы раздается перед слушателями из самых недр сердца оратора. Это драматическая манера, вы не только сказали вашу речь, вы ее разыграли, пользуясь всем арсеналом ваших захватывающих жестов, вашим великолепным голосом, который звучал, как симфония".

Все эти слова, которые Бриан тогда говорил Жоресу, чтобы доказать, что его речь не была проникнута настоящим негодованием, а представляла собой только образчик ораторского искусства, - все эти слова в гораздо большей степени применимы к самому Бриану. Бриан учил: "Никогда не читайте своих речей. Когда оратор читает свою речь, она может быть более стройной, но это остывшее блюдо".

Как нужно пользоваться модуляциями голоса, как нужно переживать то, что говоришь, какие жесты нужно употреблять для того, чтобы вкрасться в сердце слушателей, - все это Бриан преподавал как сознательные приемы.

Есть другой оратор, политически так же нам далекий и такой же лицемер, как и Бриан, - это Вандервельде.

Когда Вандервельде выступал на международных конгрессах, Плеханов всегда говорил: "Вот и наш протодьякон сейчас заговорит". Действительно, голос у Вандервельде богатый, владеет он им мастерски и производит большое впечатление на публику. Но для его речей характерно, что они как будто написаны большими буквами, а к ним сделано примечание петитом: "Не верь, все это ложь". Величайшая фальшь слов Вандервельде чувствуется каждую минуту.

Бриан был оратором совсем другой школы. Он понимал, что театральная приподнятая декламация и завывания не годятся в качестве метода обворожения. Он говорил как будто бы чрезвычайно просто. Главный его трюк заключался в том, что он перед вами волновался, конфузился, что-то припоминал, огорчался, надеялся и разыгрывал все это как хороший актер-реалист, о котором говорят: "Вот играет! Можно забыть, что ты в театре, и поверить, что это сама жизнь".

Я уже сказал, что этот свой дар уговаривания Бриан в течение всей своей жизни пускал в ход в разных случаях, когда нужно было успокоить тех, кого он предавал. Например, уходя от рабочего класса, изменяя ему целиком, он не преминул произнести очень громкую речь о том, что республика, считающая себя настоящим демократическим государством, должна улучшить жизнь рабочих, так как рабочие являются ее любимыми сыновьями, что затаенная мечта государства заключается в том именно, чтобы поскорее сделать рабочих равноправными по культуре и благосостоянию гражданами.

Вот что ценила в нем буржуазия, вот почему она так охотно взяла его к себе на службу, так быстро вела по всем ступеням политической карьеры до самых высоких.

Бриан обладал редким умением острую, тяжелую политическую ситуацию бесстыдно изображать если не как пре-красную, то, во всяком случае, как приемлемую...

Бриан не раз имел в своей жизни огромные триумфы. Одним из этих триумфов была речь, которую он произнес, когда Германия была принята в Лигу наций, т. е., вернее, когда она вынуждена была согласиться войти в Лигу наций и когда представители Германии появились в "семье народов". Среди других фейерверков красноречия Бриан тогда сказал:

"Теперь мы у порога окончания дела, о котором мечтали лучшие умы и сердца всего человечества. Мы хороним войну. Я обещаю вам, несчастные матери, которые, глядя на своих детей, горестно думают, не окажутся ли они жертвой смерти на фронте, что вы будете радостно смотреть на них, вы будете уверены, что им не грозит эта беда. Молчите, пушки, молчите, пулеметы! Вы не имеете здесь слова. Здесь говорит мир".

И все заплакали: одни от наивности, а другие от восторга, что можно так ловко обманывать людей. Но - так или иначе - все были в восхищении от этой речи.

Такими трюками Бриан добился того, что его признали великим благодетелем человечества. На самом деле он был только ловким государственным деятелем, ставленником воинственной французской буржуазии.

"Разоружение", стр. 4-7, 9.