Американские ценности и мошенничество

Можно предположить, что именно в сфере мошенничества, а не в области межличностных отношений, где процветает насилие, обнаруживается и самая непосредственная связь между ценностями современной американской жизни и преступностью, которую эти ценности порождают и формируют. Частично в этом повинен и тот слой "подпольных ценностей", которые "соперничают с традиционными ценностями, все еще чтимыми и признаваемыми". Такие столкновения ценностей могут иногда отражать конфликт различных субкультур или групповых интересов, но могут быть порождением и гораздо более сложных ситуаций. Они "могут наблюдаться и у одного конкретного индивида, создавая у него глубокое ощущение двойственности во многих жизненных ситуациях. В этом смысле подпольные ценности оказываются ближе к личным аспектам морали, а не к общественным. Это такие ценности, в которые субъект верит и которых он придерживается, хотя они и считаются не совсем comme il faut" (D. Matza and G. Sуkes. Juvenile Delinquency and Subterranean Values. - "American Sociological Review", № 26, 1961, October, p. 716.).

Как подчеркивают далее Матца и Сайке, поиск выхода для протеста, тяга к "сладкой жизни", погоня за "репутацией", очень часто становящиеся причиной многих преступлений, "характерны и для той системы ценностей, которой придерживаются и законопослушные индивиды"; в эту же систему, между прочим, входит и "признание насилия". Таким образом, двойственность культурных традиций может привести индивида к внутреннему разладу; именно это имел в виду Сазерленд, когда указывал, что в современном обществе всегда существуют как оценки, благоприятные для закона, так и оценки, благоприятствующие его нарушению. Что касается сферы бизнеса, то, как я подчеркивал, эта разновидность дуализма выступает здесь совершенно открыто. Несмотря на то что деловые отношения якобы должны быть проникнуты духом честности, взаимовыгодности, прямой отчетности и даже некоторой заботы об общественных интересах, в действительности в операционных нормах бизнеса слишком часто усматриваются тайные и нечестные попытки максимизировать собственные выгоды, почти не обращая внимания на интересы других сторон или на принципы общественного блага.

Разумеется, в существовании такого подводного противотечения в системе ценностей, толкающего людей на служебные и связанные с ними преступления, нет ничего удивительного, если принять во внимание серьезное влияние "духа бизнеса" в нашем обществе. Более того, некоторые из ценностей, способствующие росту преступности в Америке, весьма далеки по характеру от того, чтобы называться "подпольными". Так, социолог Дональд Гафт называл следующие "черты американского общества", которые, возможно, играют роль источников преступности: "его динамичность, комплексность, материалистичность, растущая обезличка, индивидуализм, подчеркивание социального статуса, ограниченная лояльность социальных групп, пережитки пограничных традиций, расовая дискриминация, отсутствие научного подхода при решении социальных проблем, терпимость в отношении политической коррупции, твердая уверенность в незыблемости законов наряду с неуважением к некоторым из них, примирение с фактом квазипреступной эксплуатации" (D. Taft and R. England. Criminology p. 275.). Хотя этот список и представляет собой нечто вроде сборной солянки (включаются и отдельные "подпольные" ценности, и некоторые доминанты, свойственные всему обществу, а также те, что являются скорее результатом восприятия отдельных ценностей, чем самими ценностями), несколько первых категорий - динамизм, комплексность, материалистичность, обезличка и индивидуализм - заслуживают особого рассмотрения. Эти ценности, без сомнения, являются доминирующими характеристиками американской жизни и в некотором отношении действительно служат определяющими факторами для известных типов преступлений.

Как я уже говорил в одной из первых глав, социологи неохотно соглашаются с той мыслью, что основные ценности, или доминирующие характеристики какого-то общества "порождают" преступность. По причине их доминантного или социально апробированного характера эти элементы способствуют также и проявлению вполне приемлемого, а иногда даже крайне желательного поведения. И в любом случае оценивать их как основные каузальные моменты трудно, ибо есть много других факторов и процессов, занимающих "промежуточное" положение между принятием ценностей и действием. И как бы то ни было, ссылка на подобные ценности, конечно, не позволит предсказать, какие из индивидов совершат преступления, а какие - нет, поскольку одни и те же ценности могут способствовать и нарушению закона, и его соблюдению.

В то же время вряд ли можно игнорировать тот факт, что общий стиль американской жизни в значительной мере создает и наполняет красками всю картину преступности. Верно то, что ценности, порождающие мошенничество, не являются типично американскими, как и то, что мошенничество процветает не только благодаря особой структуре социальных институтов. До некоторой степени обезличка, инструментализм и конъюнктурность, способствующие развитию мошенничества, присущи современному урбанистическому обществу в целом. Социологи часто проводят основную грань между "первичными отношениями" (интимными, спонтанными, диффузными и направляемыми единством целей), которые преобладают в социальном взаимодействии индивидов внутри небольших гомогенных общин, и "вторичными отношениями" (сегментированными, обезличенными, инструментальными), которые более подходят для характеристики сложного, комплексного общества. Желание "воспользоваться просчетом" другой стороны оказывается в некотором роде структурной чертой социальных отношений в общественном строе нашего типа. И именно поэтому аппарат социального контроля, включая правоприменяющие органы, играет такую важную кроль в современном обществе. Учитывая все это, трудно не прийти к выводу, что американское общество пропитано идеологией, которую можно назвать капиталистической идеологией мести, то есть предпочтением к ценностям, в такой мере определяемым индивидуализмом, конкуренцией и жаждой прибыли, что это создает побудительные стимулы к преступлениям, причем стимулы настолько интенсивные, что это выходит далеко за пределы рационального в современном комплексном обществе, даже если оно и является в своей основе капиталистическим.

В подобной ситуации, когда эти побуждающие к преступлениям ценности и свойства распространяются в самых различных сферах социальной системы, нельзя не удивляться тому, насколько бывают пронизаны этими ценностями самые разные области нашей практической деятельности, которая при других обстоятельствах могла бы рассматриваться как нормальная. Один из первых французских криминологов Габриэль Тард писал, что "все акции, имеющие важное значение в жизни общества, осуществляются под влиянием примера", и указывал далее, что "преступность неизменно является... феноменом имитативного распространения... и потому задача состоит в том, чтобы обнаружить... какие из этих быстро распространяющихся моделей, получающих форму инструкций, религиозных канонов, политических доктрин и концепций, производственных норм, оказываются способствующими распространению преступности, а какие - сдерживающими его" (G. Tarde. Penal Philosophy. Boston, 1912, p. 362.). Хотя большинство современных социопсихологов сочтут "имитацию" слишком простым и даже наивным объяснением человеческого поведения, лишь немногие из них станут оспаривать тот факт, что ценности и обычаи проникают из одной ячейки общества в другую и что попытка выявить те сложные процессы, благодаря которым это происходит, как раз и является основной задачей социальной психологии.

Как мы видели, основные моменты, объясняющие существование преступности, концентрируются главным образом вокруг процессов социализации, а также вокруг таких факторов, как социально-экономическое положение, сознание приниженности и ограниченность возможностей. Тафт утверждал, например, что "образцы поведения, создаваемые привилегированными группами",- весьма важный элемент в общей картине американской преступности. По его мнению, поведение адвокатов и судей, политиков и бизнесменов, профсоюзных лидеров и спортивных звезд, равно как и членов других пользующихся признанием подгрупп, оказывает особое влияние на формирование "морального облика" нашего общества (D. Taft and R. Eng1and. Op. cit., Chap. 2.). Хотя и нелегко сформулировать это понятие в рамках какой-то стройной и поддающейся проверке научной теории причин преступности, в общем плане этот тезис представляется верным. Конечно, вполне разумно предположить, что совершающий растрату банковский служащий средней руки действует в какой-то мере под влиянием ставших ему известными нарушений закона служащими, которые занимают еще более высокие посты; что мошенник-профессионал действует, сознавая, что "у каждого есть свой рэкет", а корпоративный преступник убежден, что коррупция распространена даже среди правительственных чиновников. Именно это мы и имеем в виду, когда говорим, что внутри общества существуют и циркулируют "оценки, благоприятствующие нарушению закона". И то, что эти оценки широко распространены, объясняет, почему так трудно провести поначалу очевидную дифференциацию между "преступниками" и законопослушными гражданами.

Эти же рассеянные повсюду, вездесущие оценки, благоприятствующие совершению преступлений, по-видимому, свидетельствуют и о том, что перед любым реформатором нашего общества возникнут почти непреодолимые препятствия.