Социальная структура насилия

В настоящее время Америка переживает исключительно серьезный, судя по тому, как много о нем говорят, "кризис совести", вызванный недавно обнаруженными фактами повседневного насилия в нашем обществе. Разумеется, насилие отнюдь не новое социальное явление для тех, кто находится в Америке на нижних ступеньках социальной структуры; они подвергаются насилию систематически и на протяжении многих лет. Начиная с исторических кампаний по уничтожению большей части американских индейцев и тех актов насилия, которыми характеризовались первые годы профсоюзного движения в Америке, от практики установления законов с помощью шестизарядного револьвера на границах Дальнего Запада до жестокостей закона Линча, применявшегося в отношении многих поколений черных американцев, насилие всегда было составным элементом американского образа жизни. Во всех этих конфликтах основную массу тех, кто наиболее остро чувствовал бремя этих традиций, неизменно составляли бедные и относительно беззащитные люди. Даже совсем недавно, как мы видели, насильственные преступления против личности в основном совершались в пределах низших классов и в негритянской общине США. По существу, как заметил Майкл Харрингтон, серьезная озабоченность по поводу насилия возникает только потому, что сегодня оно, по-видимому, выходит за эти границы. "Пока насилие остается в пределах гетто, его игнорируют; когда же оно начинает угрожать белому среднему классу, его превращают в национальную проблему" (М. Harrington. Is America by Nature a Violent Society?-"New York Times Magazine", 1968, April 29, p. 111.).

Как мы знаем, ортодоксальная психоаналитическая теория рассматривает стремление к насилию как основное условие человеческого существования. Не так давно благодаря нескольким бестселлерам о поведении животных (особая роль среди них принадлежит работе Конрада Лоренца "Об агрессивности") значительное распространение получила схожая с этой концепцией теория, по которой внутривидовая агрессивность определяется как инстинктивная. Одновременно с этим она характеризуется и как способ выживания вида: не допускает чрезмерного роста популяции, гарантирует выживание лишь самых приспособленных к условиям среды организмов и т. д. (K. Lorenz. On Agression. New York, 1967.). Но хотя эти работы с их яркими иллюстрациями агрессивности среди животных были достаточно интересны, нельзя сказать, что тезис о внутренне присущем какой-то особи инстинкте агрессивности был продемонстрирован в них достаточно четко. Чтобы добиться большей ясности, в исследованиях необходимо постоянно отделять действие механизма предположительно внутренних стимулов от влияния факторов окружающей среды и складывающихся условий существования. Это делалось, как правило, неудовлетворительно даже в отношении животных, не говоря уже о человеке. Вывод, к которому пришли другие наблюдатели, гласит: "Изучение животных еще не подтверждает того, что агрессивность есть производное от инстинктивных, внутренних свойств организма" (М. Wо1fgang, F. Fеrrасuti. The Subculture of Violence. London, 1967, p. 193.).

Что же касается людей, то имеются достаточно веские аргументы, говорящие о том, что тенденция к насилию развивается у индивида под влиянием окружающей социальной среды, что она бывает различной в зависимости от занимаемого им положения в социальной структуре и что проявляется она в значительной мере как реакция на воздействие тех или иных конкретных социальных условий (особенно таких, которые возбуждают интенсивное чувство разочарования) (Цитирующиеся у Вольфганга и Ферракути. ,:.а М. Wolfgang. Patterns in Criminal Homicide. Philadelphia, 1958, Chaps. 10, 14.). Акты насилия, совершенные впервые, по-видимому, отражают влияние определенных ситуаций, что опятьтаки не укладывается в рамки концепции "внутреннего" происхождения преступности. Мы уже видели выше, что преступник и его жертва чаще всего бывают знакомы друг с другом (причем иногда даже весьма близко) еще до совершения акта насилия. В наиболее полном и систематизированном из предпринятых на сегодня исследований проблемы убийств и покушений на убийство, включая и анализ всех известных случаев убийств в Филадельфии за период с 1948 по 1952 г., было обнаружено и доказано существование трех наиболее часто встречающихся мотивов преступления: "случайная ссора" (35%), семейный скандал (14%), ревность (12%). Далее, 26% убийств были охарактеризованы как "ускоренные жертвой", то есть это были случаи, когда агрессивные действия были вызваны самой жертвой или же она создавала атмосферу, в той или иной степени провоцирующую преступление3.

Без сомнения, существуют тесные связи между вероятностью ситуаций, которые участниками преступления будут рассматриваться как вполне подходящие для насильственного разрешения, и общими (статистически выявленными) данными о динамике насильственных преступлений. Иными словами, ситуации, приводящие к насилию, не создаются субъектами специально, а скорее возникают под влиянием социальной среды. Примером могут служить материалы изучения убийств в Филадельфии, свидетельствующие о том, что наибольшая частота этих преступлений приходится на конец недели, особенно на субботние вечер и ночь. Отмечая, что большинство преступлений по субботам совершается мужчинами-неграми, исследователи указывали, что "обычно им предшествуют выпивки, а субботние и воскресные ночи - традиционное время для попоек и дебошей. Жертвами покушений становятся, как правило, близкие друзья или даже родственники, так как возможности для более тесных личных контактов у них чаще всего появляются именно во время досуга по вечерам или уикэндам" (Ibid., p. 109.). Взаимосвязь этих ситуационных факторов и более общих условий, способствующих проявлению насилия в нашем обществе, можно увидеть и в заметках о субботних ночах в Гарлеме, сделанных Клодом Брауном. "Любой полицейский,- пишет Браун,- находившийся в Гарлеме несколько субботних ночей в течение месяца, приобретает опыт, который может ему понадобиться, если он когда-либо столкнется с насилием". В субботнюю ночь "в Гарлеме с каждым всегда что-то случается. Может быть, поэтому столько людей - представителей старшего поколения расстаются там с жизнью в субботнюю ночь. Должно быть, с неграми тогда что-то происходит... и они сами предпочитают умирать в субботу ночью. Они ведь всегда отождествляют воскресенье с переселением на небеса..." (С. Brown. Manchild in the Piomised Land. New York, 1965, p. 313, 315.).

Систематические социологические исследования проблемы убийства позволили прийти к заключению, что среди некоторых групп людей, находящихся на нижних ступеньках социальной лестницы (особенно это касается негров-мужчин), возникает некая "субкультура насилия"-определенная среда, в которой социальный контроль, не допускающий насилия в среднем классе, ослабляется, а вероятность актов физической агрессии серьезно возрастает. Это до некоторой степени согласуй ется с моим утверждением о том, что культура низших классов содержит определенные моменты "фокальной озабоченности", которые могут порождать определенные виды преступлений. Существенно и то, что убийства совершаются главным образом лицами с низким социально-экономическим статусом, в то время как для лиц, занимающих высокое общественное положение, характерен высокий уровень самоубийств. Учитывая исключительно бесправное положение наших низших классов, это вполне можно соотнести с идеей о том, что, видимо, есть какая-то система ценностей, распространенная только среди представителей низших классов, в рамках которой агрессивность, порожденная состоянием внутреннего отчаяния, направлена вовне, тогда как ценности, доминирующие в среднем и высшем классах, направляют подобную агрессию вовнутрь (См.: A. Henry, J. Short, jr. Suicide and Homicide. New York, 1954.).

Как уже отмечалось, непохоже, чтобы много насильственных преступлений против личности совершалось психотиками или индивидами, имеющими какие-то другие серьезные расстройства. Более того, было установлено, что "менее 5% всех выявленных убийств являются преднамеренными, заранее спланированными преступлениями" и что индивиды, совершающие убийства, "чаще всего оказываются эпизодическими преступниками, ранее никогда не сталкивавшимися с уголовным кодексом" (M. Wolfgang and F, Ferracuti. Op. cit, p. 141.). Большая часть убийств, как, по-видимому, и большинство других тяжких преступлений, обусловлена ситуациями, подобными возникающим "в боевой обстановке военного времени, когда два индивида, верные принципам насилия, сходятся лицом к лицу и когда случай, доблесть или Обладание каким-то оружием определяют, кто из них будет убийцей, а кто убитым (или - в другом случае - кто станет жертвой, а кто мучителем)" (Ibid., p. 156.). Возможно, выражение "верные принципам насилия" в этом контексте несколько нарочито. Однако вполне разумно предположить, что готовность прибегнуть к насилию в межличностных отношениях и настрой на его применение при известных обстоятельствах находят в различных социально-экономических слоях нашего общества далеко не одинаковое выражение. На основе изучения материалов убийств в Филадельфии социолог Марвин Вольфганг утверждает:

"... Неосторожный толчок во время давки, не слишком "крепкое", но унизительное замечание или появление оружия в руках противника - все это поразному воспринимается и интерпретируется неграми и белыми, мужчинами и женщинами... Обычно ожидается, что мужчина будет защищать доброе имя и честь своей матери, достоинство женщины... не потерпит никакого оскорбления в адрес своей расы (даже от представителей его собственной расы), насмешки по поводу своего возраста или принадлежности к мужскому полу и т. п. Немедленная драка как средство выяснить степень решительности и смелости или как метод самозащиты представляется некой традицией, особенно у мужчин обеих рас из низших социально-экономических классов".

Когда сталкиваются и взаимодействуют индивиды, имеющие одинаковый тип ответной реакции, весьма вероятным исходом может стать насильственный акт. В подобных случаях обстоятельства, оцениваемые представителем среднего класса как незначительные, могут сыграть решающую роль, и тогда нормы, присущие среднему классу, окажутся неэффективными под влиянием иных культурных стандартов (М. Wо1fgang. Op. cit., p. 188-189.).

Социологи считают "субкультуру насилия" следствием классовых противоречий, отражающихся на формировании ребенка, и общих противоречий между системами ценностей различных социальных слоев. Усвоенные в детстве нормы поведения могут в значительной мере повлиять на предрасположенность к насильственным действиям по отношению к другим людям и у взрослого человека. Так, исследования показывают, что родители-рабочие применяют физические наказания как дисциплинарную меру чаще и следят за внешней благопристойностью поведения своих детей более ревностно, чем родители среднего класса, прибегающие в качестве меры наказания к угрозам лишить детей своей любви, вместо того чтобы просто требовать послушания. В результате у ребенка из среднего класса появляются чувства разочарования, вины и недовольства собой, а возникающая вследствие этого агрессивность может оказаться направленной не вовне, а вовнутрь, в то время как ребенок из низшего класса, скорее всего, оценит любую конфликтную ситуацию просто как стычку и набросится на предполагаемого противника. Поэтому понимание действия этого социально-психологического механизма позволяет нам уяснить классовый характер различий в уровне убийств и самоубийств, о чем я говорил выше, и составить себе более широкое представление о существующей, по крайней мере в некоторых слоях низших классов, субкультуре, ориентированной на насилие (По вопросу о значении дифференциальной социализации для

тех или иных видов насилия см.: L. Соsеr. Continuities in the Study of Social Conflict. New York, 1967, p. 62-65.).

Следует, конечно, подчеркнуть, что лишь немногие представители низших классов достаточно часто вовлекаются в преступления, связанные с насилием, и что даже те, с кем это случается, не всегда ведуг себя как насильники. Скорее, все дело в том, что в некоторых слоях нашего общества существуют такие культурные нормы, которые превращают насилие в приемлемую реакцию в самых различных ситуациях. В подобных условиях у многих представителей низшего класса не появляется ощущения вины, которое обычно возникает после совершения насилия; последнее "может стать частью общего жизненного стиля, способом разрешения трудных проблем или выходом из сложных ситуаций". Более того, в условиях такой культурной среды неумение или нежелание прибегнуть к насилию может причинить человеку серьезный ущерб. "Подросток, не отвечающий требованиям шайки, конфликтующей с обществом, изгоняется из нее. Взрослый мужчина, не защищающий свою честь или честь своей спутницы, рассматривается как не имеющий мужского достоинства. "Труса" вынуждают покинуть данную местность, ему приходится искать новых друзей и заводить новые знакомства" (M. Wolf gang and F. Ferrac ut i. Op. cit, p. 160, 161.).

С помощью теории влияния субкультур (даже если они не обладают такой силой принуждения, как это может показаться из приведенных выше аргументов) в конечном счете можно объяснить социальный характер насилия в нашем обществе, но это требует больших усилий. При этом, разумеется, исследователь вынужден прежде всего найти объяснение самой субкультуре, что с технической точки зрения оказывается не так просто. Анализ методов воспитания детей помогает нам понять развитие некоторых ценностных представлений, приводящих к насилию; но чтобы полностью объяснить эту весьма разнообразную практику, необходимо в свою очередь тщательно исследовать несколько очень сложных аспектов понятия социально-классовой структуры и понятия семьи, что невозможно сделать в рамках данной книги. Однако каждый наверняка чувствует, что в этом вопросе нельзя ограничиться только разбором влияния воспитания на поведение детей. В своем анализе преступности несовершеннолетних, о котором говорилось выше, Альберт Коэн указывал, что решающим условием для правильного понимания любой субкультуры является наличие определенного числа взаимодействующих друг с другом индивидов, которых объединяют "сходные проблемы адаптации". Легко заметить, что в современном американском обществе таких проблем у мужчин - представителей низших классов (особенно у негров) бывает более чем достаточно и что объективные условия их существования носят настолько деморализующий и ограничивающий всякие возможности характер, что акты агрессии в межличностных отношениях оказываются наиболее вероятной и в известной степени даже оправданной формой реагирования на эти условия.

Некоторые из этих условий уже были показаны, о других более подробно будет рассказано ниже. Признавая, что концепция "относительного обнищания" позволяет объяснить, почему преступность высока среди бедняков, следует согласиться и с тем, что она в еще большей степени помогает при анализе насильственных преступлений. Как мы убедились, добиться "успеха" путем насилия могут даже те, кому решительно закрыт всякий доступ к другим способам его достижения. (Эта точка зрения в большей мере согласуется с характерным для конфликтующей шайки систематическим проявлением насилия, чем с дискретными акциями насилия, наблюдающимися в отношениях между друзьями или родственниками. Но даже в последнем случае теория относительного обнищания позволяет частично объяснить это поведение.) Как утверждает Льюис Козер, "поскольку неграм предопределено занимать самое низкое положение в трех главных сферах американской социальной структуры - этнической, классовой и образовательной и поскольку их шансы на продвижение равны нулю в первом и минимальны во втором и третьем случаях, вполне резонно считать, что достижение "успеха" с помощью насилия в межличностных отношениях оказывается методом, позволяющим добиться самоуважения и самоутверждения в той мере, в какой прямой конфликт с преобладающим белым большинством невозможен как коллективное средство" (L. Соser. Continuities in the Study of Social Conflict, p. 80.).

Сходной проблемой для мужчин - представителей низших классов, и прежде всего для негров, является проблема демонстрации мужского достоинства, которая в принципе не отличается от явления мачизма (Культура "мачизма" [machisto - хозяин (исп.)] присуща некоторым этническим и социальным группам индейско-испанского населения Латинской Америки и заключается в культе мужчины-хозяина, который ведет себя в семье, особенно по отношению к женщинам, как владелец гарема и полновластный владыка. Даже малолетний ребенок-мальчик в семье, где нет взрослого мужчины, считается "machisto" со всеми вытекающими отсюда последствиями. - Прим, перев.), обнаруживаемого в некоторых латиноамериканских культурах (по большей части среди бедных слоев населения). Вполне очевидна связь между ограниченными возможностями выбора профессии и других законных способов достижения цели, с одной стороны, и потребностью открыто продемонстрировать свое мужское достоинство - с другой. В этом отношении особое значение приобретают преобладание матриархальной организации семьи в негритянской общине, а также безработица среди черных американцев. Кроме того, нельзя забывать и о серьезном влиянии на способность индивида прибегать к насилию убеждения в том, что человеку "нечего терять", а оно, как полагают, превалирует в указанных слоях нашего общества. Когда человек видит, что у него мало или вовсе нет никаких надежд на будущее, он может погнаться за любой приглянувшейся ему целью, невзирая на последствия. Возможно, и верно, что сейчас некоторые белые представители низших классов и даже негры считают, что их шансы несколько повысились. Однако, когда нет условий для их быстрой реализации, люди не хотят довольствоваться какими-то неясными перспективами, и таким образом создается социальная почва для преступлений. Более того, по логике теории относительного обнищания слишком долгое ожидание может даже стимулировать насилие.

Несомненно, положение бедняков в Соединенных Штатах, где все сильнее слышится голос общественности в защиту таких прав, о которых раньше открыто не заявлялось, и где в соответствии с этим растут и надежды людей, обнаруживает удивительное множество моментов, порождающих насилие, причем именно в той мере, в какой эти чаяния не встречают положительного отклика у преобладающего белого общества. Гражданские (расовые) беспорядки последних лет должны были бы послужить в этом отношении сигналом близкой беды. Отнюдь не являясь демонстрацией необузданности негров, эти беспорядки, повидимому, представляют собой альтернативу серьезных индивидуальных преступлений среди попираемых в Америке наших дней и одновременно служат индикатором огромных возможностей для развития преступности. Как недавно писал Майкл Харрингтон:

"Если бы можно было ликвидировать трущобы в течение 5-10 лет, то мы, вероятно, стали бы свидетелями резкого уменьшения обычных в этих районах убийств, изнасилований и нападений, к которым прибегают бедняки, вынужденные идти на это. Если бы удалось подчинить все вихри динамичного развития американского общества какому-то социальному контролю, то, быть может, у нас было бы меньше причин, порождающих паранойю (имеются в виду недавние политические убийства). И если бы государство действительно выполняло свои обещания, то можно было бы навсегда избавиться от того состояния разочарованности, которое приводит людей к бунту" (М. Harrington. Is America by Nature a Violent Society?, p. п 2).