Являемся ли мы свидетелями волны преступности?

Наиболее часто используемым официальным статистическим источником являются публикуемые ФБР "Сводные отчеты о преступности". Эти ежегодные отчеты, отражающие наши попытки разработать систематизированную общенациональную классификацию уголовных преступлений, основаны на материалах о "зарегистрированных преступлениях" и о количестве задержаний и арестов, передаваемых в ФБР всеми местными управлениями полиции страны. Эти сведения распределяются по различным категориям преступлений. Семь из этих категорий охватывают преступления, рассматриваемые как наиболее тяжкие; они, как правило, объединяются и образуют так называемый индекс преступности ФБР. В течение 1967 г., например, ФБР опубликовало следующие цифры (с указанием среднего показателя на каждые 100 тыс. жителей), касающиеся индексных преступлений, которые стали известны полиции (U. S. Department of Justice, Federal Bureau of Investigation, Crime in the United States, Uniform Crime Reports - 1967. Washington, 1968, p. 62-63.):

 Случайное и преднамеренное убийство -           12 093    6,1 
 Изнасилование -                                 27 096   13,7 
 Ограбление -                                   202 053  102,1 
 Нападение с отягчающими обстоятельствами -     253 321  128,0 
 Берглэри (Насильственное вторжение 
 в ночное время в чужое жилище с намерением 
 совершить ограбление. - Прим. ред.) -        1 605 701  811,5 
 Хищение имущества стоимостью более 50 долл - 1 047 085  529,2 
 Угон автомашин -                               654 924  331,0

Рассматривая эти цифры в более широком контексте, следует отметить, что "неиндексные" (мелкие) правонарушения, по которым ФБР дает лишь число арестов, а не полную сводку "зарегистрированных преступлений", гораздо многочисленнее, чем "индексные". Так, из общего числа 5 518 420 арестов, произведенных в 1967 г. (по всем видам преступлений), только 996 800 арестов было связано с семью видами "индексных" преступлений. В 1 517 809 случаях арестов речь шла о преступлениях, совершенных в нетрезвом виде. Еще 550 469 случаев было связано с нарушениями общественного порядка, и, наконец, самое большое число арестов дали хищения имущества (одно из "индексных" преступлений) - 447 299 случаев. Существует большое различие между общим количеством "зарегистрированных преступлений" и числом арестов. И поскольку у разных видов преступлений это несоответствие весьма значительно, почти невозможно систематизировать имеющиеся данные по "индексным" и "неиндексным" преступлениям. Тем не менее совершенно ясно, что именно борьба с так называемыми нарушениями "порядка и покоя", то есть с пьянством, непристойным поведением и бродяжничеством, составляет главную функцию полиции.

Конечно, самым серьезным недостатком официальной статистики является то, что она не дает полной картины преступности. Правонарушения, фиксируемые полицией, по-видимому, "ближе всего" подходят к определению уголовно наказуемого деяния (и с этой точки зрения они точнее отражают истинные масштабы преступности, чем цифры произведенных арестов или число лиц, находящихся в исправительных учреждениях). В то же время хорошо известно, что огромное количество преступлений вообще не фиксируется полицией. Именно поэтому масштабы преступности, указанные в составленном для президентской комиссии обзоре о потерпевших, значительно превосходят те, которые даются в официальных отчетах. "Случаи изнасилования более чем в 3,5 раза превышали официальные цифры, берглэри - в 3 раза, нападения при отягчающих вину обстоятельствах и хищения имущества стоимостью в 50 и более долл.- больше чем вдвое, а уличные ограбления - на 50% больше, чем это фиксировалось в официальных отчетах. Только цифры, касающиеся угона автомашин, были ниже, и то ненамного. (Единственный случай убийства, зарегистрированный официально, с точки зрения статистики слишком незначителен, чтобы быть принятым во внимание.)" Фактором, от которого зависит регистрация преступления, является степень его заметности для публики и наличие или отсутствие приносящей жалобу жертвы. Вероятнее всего, самая неполная фиксация отмечается в случаях личного противоправного поведения; наиболее яркими примерами этого служат преступления, связанные с азартными играми, нелегальной продажей наркотиков, проституцией и многими другими формами противозаконного сексуального поведения.

Примерно так же обстоит дело и с магазинными кражами, мелкими хищениями и мошенничеством, о большей части которых, как уже давно известно, никогда не докладывается полиции. Так, о 90% случаев обмана покупателем прирасчете, приведенных в обзоре скрытой преступности, в полицию не сообщалось. Следует к тому же добавить, что нарушения федерального уголовного права не включаются в "Сводные отчеты о преступности". Хотя число таких случаев, дела о которых передавались в суд, сравнительно невелико (президентская комиссия зафиксировала в 1966 г. следующие цифры: нарушения антитрестовского законодательства- 7, закона о продаже продуктов питания и напитков - 350, уклонения от уплаты подоходного налога - 863, нарушения правил уплаты налога на изготовление и продажу спиртных напитков - 2729, торговля наркотиками- 2293, нелегальная иммиграция 3188), тем не менее ясно, что эти цифры федеральной статистики дают представление о тех сферах человеческого поведения которые, по крайней мере потенциально, имеют большое значение для правильного понимания всей картины преступности в Соединенных Штатах.

Насколько же полезной может быть официальная статистика преступности, если мы преследуем цель не просто определить нынешний уровень преступности, а выявить существующие в ней кратко и долгосрочные тенденции? Главным при выявлении этих тенденций является тот факт, что официальные цифры (как мы уже частично видели) дают далеко не "истинное" отражение действительно преступного поведения. Скорее они представляют собой смесь, отражающую как поведение преступников, так и поведение чиновников судебно-исполнительных органов, регистрирующих преступления. Эта смесь очень сильно подвержена различным изменениям, которые затрудняют любые попытки сравнительных исследований. Чтобы такие сравнения имели какой-то смысл, необходимы единство в определении преступлений и хотя бы приближенная унификация документации и процедуры регистрации в тех административных единицах, где намечено провести анализ.

Эти условия никогда не соблюдались полностью даже на протяжении кратких периодов времени, не говоря уже о каких-то продолжительных его отрезках. Хотя ФБР рассылает полицейским управлениям на местах специальные справочники, необходимые для упорядочения отчетности при составлении "Единых отчетов о преступности" (в них включаются характеристики преступлений, которые они обязаны фиксировать), мы ничего не знаем о том, насколько тщательно соблюдаются эти инструкции. Сложившаяся на местах практика квалификации преступлений и методы их пресечения могут значительно изменить характер процесса регистрации преступлений. Изменения в полицейской практике с течением времени также усложняют и запутывают интерпретацию статистических данных. Наиболее очевидным это, конечно, становится на примерах цифр, показывающих количество арестов всегда труднее определить, является ли какая-то подмеченная тенденция в динамике арестов результатом действительного увеличения числа преступлений или это просто результат более решительного применения мер принуждения. Даже в отношении статистики "зарегистрированных преступлений" роль полиции в формировании очевидных тенденций оказывается довольно значительной. Президентская комиссия обратила на это особое внимание, показав, что изменения в системе отчетности в Нью-Йорке и Чикаго неоднократно "давали большой прирост преступности на бумаге". "Хотя Чикаго с его 3-миллионным населением в 2 раза меньше Нью-Йорка... в 1935 г., по отчетам полиции, здесь было совершено в 3 раза больше ограблений. Несколько раз в докладах из Чикаго указывалось столько же ограблений, сколько и в Нью-Йорке, пока в 1949 г. ФБР не прекратило публиковать отчеты нью-йоркской полиции, так как перестало ей верить. В 1950 г. в Нью-Йорке была упразднена старая практика, по которой полицейские участки сами докладывали о поступивших к ним заявлениях, и создана централизованная система регистрации, куда отныне сходились все сообщения от граждан.

После этого в течение первого года количество ограблений возросло на 400%, а берглэри -на 1300%, что по обоим видам преступлений позволило Нью-Йорку оставить Чикаго далеко позади. В 1960 г. в Чикаго также было создано центральное бюро приема заявлений в полицию, что уже вскоре в несколько раз дало превышение ограблений, зарегистрированных в Нью-Йорке. В 1966 г. магистрат Нью-Йорка, как казалось, пережившего в конце 50-х гг. резкий спад ограблений, снова упорядочил свои контрольные органы и обнаружил серьезный рост преступности. По предварительным сведениям за 1966 г. здесь теперь фиксируется на 40 % больше ограблений, чем в Чикаго".

Подобная чехарда в статистике вполне естественна. Всякий, кто попытается предпринять перекрестные, вертикальные или горизонтальные сравнения (или те и другие одновременно) по различным штатам, неизменно столкнется с этой проблемой. И конечно, когда пытаются проделать общенациональные сравнения (в условиях почти полного отсутствия какого бы то ни было классификационного или процедурного единства) или оценить реальные долговременные тенденции (для чего необходимо сопоставить временные периоды, имея при этом совершенно различные системы регистрации преступлений, а то и вообще не имея никаких), трудности еще больше возрастают.

Поэтому не удивительно, что некоторые недостаточно серьезные исследователи преступности предпочитают ограничивать свои оценки тенденций сравнительно короткими периодами и довольствоваться данными, в которых среди общих сопоставлений лишь изредка проскакивают рациональные зерна. Американцев на протяжении всей их истории, от колониальной эпохи до наших дней, постоянно беспокоит уровень преступности в нашем обществе. Они бессчетное количество раз полагали, что являются свидетелями серьезных вспышек преступности, которые они окрестили "волнами". Озабоченность публики этими в общем-то ничем не подтверждаемыми колебаниями часто основана на неверной интерпретации событий. В действительности же не исключено, как полагает Кай Эриксон в своей недавно опубликованной великолепной книге "Своенравные пуритане" (К. Еriksоn. Wayward Puritans. New York, 1966), что в течение по крайней мере целой исторической эпохи масштабы девиантного поведения (то есть преступности) в общине или в обществе в целом остаются почти постоянными. Исследуя социальную девиантность и контроль в пуританской Новой Англии и анализируя некоторые очевидные "волны преступности" того периода, Эриксон подчеркивает, что степень девиантности в общине в известной мере обязательно отражает размеры, сложность и функции ее системы социального контроля и что община всегда стремится установить некие "нормы" девиации, реагируя серьезно лишь в тех случаях, когда эти рамки преступаются. Если этот анализ верен, то многие кратковременные "волны преступности" вообще можно рассматривать как результат внезапного смещения внимания на тот или иной вид преступности или как результат какого-то резкого изменения в практике судебно-исполнительных органов. Сама по себе преступность вряд ли изменилась в той мере, в какой изменились наши реакции на нее.

Во всяком случае, представляется совершенно бесполезным пытаться определить тенденции преступности в Америке, начиная от эпохи провозглашения независимости до сего дня или выяснять, является ли нынешнее общество более преступным, чем общество прошедших эпох, в том числе и первобытное. Хотя такая постановка вопроса и может показаться чем-то вроде интеллектуальной забавы, мы все же должны согласиться с тем, что перед нами и без того стоят достаточно серьезные и актуальные проблемы, чтобы мы могли позволить себе растрачивать наши аналитические способности на подобные вещи. Что же касается менее претенциозных оценок, то, по-видимому, среди специалистов уже сложилось общее мнение, что преступность в Америке за период с 1933 г. (этот год является первым, за который мы располагаем общенациональной статистикой) и до нашего времени значительно возросла. Сводные данные (они в известной мере составлены с учетом недостатков национальной системы сбора сведений вплоть до 1958 г.) показывают примерно следующую картину. Общей тенденцией в сфере насильственных преступлений является, по-видимому, ихувеличение (президентская комиссия определяет пропорциональную частотность всех таких преступлений примерно в 150 случаях на 100 тыс. жителей для 1933 г. и считает, что в настоящее время эта частотность значительно превышает 200 случаев на 100 тыс. жителей). Однако по некоторым видам насильственных преступлений налицо другие тенденции. Так, значительно участились изнасилования и нападения при отягчающих вину обстоятельствах; недавно отмечались существенные скачки в частоте ограблений, но сейчас число этих преступлений снизилось до уровня, ниже того, который наблюдался в начале 30-х гг.; зафиксирована тенденция к незначительному спаду предумышленных убийств, общие средние показатели для которых сейчас ниже, чем в 30-х гг. Зато серьезно увеличилось число имущественных преступлений, в том числе почти удвоились случаи берглэри, а хищения на сумму 50 долл. и более достигли уровня, превышающего 550% от общего количества хищений, зарегистрированных в начале 30-х гг. С 1960 г. официальные данные почти по всем видам преступлений обнаруживают хорошо выраженную тенденцию к подъему, и как раз этот момент ФБР пытается оттенить в своих сводках и ежегодных отчетах, показывающих кратковременные тенденции. Несмотря на разного рода статистические погрешности, о которых говорилось выше (и на другие технические особенности, создающие трудности при работе с данными ФБР), президентская комиссия пришла к заключению, что интенсивность большинства преступлений действительно увеличивается более быстрыми темпами, чем население Соединенных Штатов, и указала на ряд социальных условий, которые позволяют понять природу этого явления.

Отчасти интенсификации преступности способствуют сдвиги в возрастном составе населения: быстрее других увеличивается по численности возрастная группа от 18 до 24 лет, обладающая наиболее высоким потенциалом преступности. Далее, уже давно известно, что преступность в городах превосходит преступность в сельской местности, а между тем второй наиболее значительной чертой развития американского общества как раз и является увеличение доли городского населения. И еще, как бы парадоксально это ни прозвучало, комиссия отметила, что растущее изобилие, оказывается, может иметь прямое отношение к увеличению преступности: есть много вещей, которые можно украсть, а имущество теперь охраняется менее надежно, чем в прошлом. (Некоторые социологи даже полагают, что если бы тенденции в имущественных преступлениях оценивались с точки зрения объема имеющегося в наличии имущества, а не в зависимости от тех или иных особенностей отдельных групп населения, то существующие тенденции, предполагающие в дальнейшем увеличение частотности этих преступлений, очевидно, оказались бы в известной мере трансформированными.) Дополнительно комиссией было отмечено два момента, влияющих на методы сбора сведений о преступности и, по-видимому, способствующих завышению официальных данных о динамике преступности: это, вопервых, растущие чаяния бедняков и представителей разного рода меньшинств, полагающих, что их права гарантированы, и потому все чаще обращающихся за защитой в полицию и заявляющих о любых доставленных им неприятностях; во-вторых, профессиональная подготовка американского полицейского корпуса, благодаря которой учет преступлений и регистрация поступающих жалоб стали более формализованными. Разумеется, эти факторы отнюдь не говорят о том, что вспышки преступности являются чем-то "нереальным"; они (впрочем, как и другие социальные условия, имеющие отношение к преступности) просто помогают нам полнее уяснить себе истинное значение тенденций в преступности.

Говоря об этих тенденциях и степени развития того или иного вида преступлений, следует также отметить, что в пределах Соединенных Штатов в этом плане существуют значительные региональные и даже локальные различия. В течение многих лет в районах Юга наблюдалось серьезное увеличение доли нападений и убийств в общем числе преступлений. В тихоокеанских штатах, из которых наиболее выделяется своими высокими показателями Калифорния, в 60-х гг. отмечалась наивысшая частотность по обоим видам тяжких преступлений - против личности и имущественным. Новая Англия характеризуется наиболее низким процентом серьезных преступлений против личности, а в центральных штатах Юго-Востока на самом низком уровне оказываются крупные имущественные преступления.

Наибольшая, доля преступлений падает на городские районы при этом нередко все различие между уровнями преступности в городских и сельских районах в основном пытаются свести к разной интенсивности крупных имущественных преступлений. Вообще говоря, размеры города довольно точно соотносятся со средними показателями преступности. Что касается интенсивности преступлений в пригородах, то ее показатели сейчас несколько увеличились и приближаются к уровню, характерному для мелких городов. И все же одними только факторами концентрации населения и его урбанизации нельзя объяснить все те вариации, которые обнаруживает частотность преступлений. Официальная статистика показывает, например, значительные расхождения в частоте крупных преступлений в различных городах одинаковой величины. Более того, некоторые города отличаются повышенной интенсивностью одних преступлений и низким процентом других. В этой связи президентская комисия указывала, например:

"Лос-Анджелес стоит на 1-м месте по изнасилованиям, на 4-м по разбойным нападениям, зато на 20-м месте по убийствам, причем процент убийств здесь составляет всего лишь половину того, что зарегистрировано в Сент-Луисе. В Чикаго самая высокая интенсивность ограблений, но там относительно низкие показатели по квартирным взломам. Нью-Йорк находится на 5-м месте по хищениям имущества на сумму свыше 50 долл. и на 54-м по мелким хищениям на сумму менее 50 долл. Опасность угона машины в Бостоне на 50% выше, чем в любом другом районе страны, зато вероятность других видов кражи здесь оказывается в среднем на том же уровне, что и в городах с населением более 250 тыс. человек".

Комиссия сама стала в тупик перед такими странными отклонениями, хотя при этом и отметила, что некоторые из них, безусловно - пусть даже в какой-то мере, отражают разнобой в процедуре регистрации и докладов.

Что же можно сказать относительно важности проблем преступности в нашей стране, если проанализировать все эти сведения, касающиеся интенсивности преступлений в Америке? К сожалению, нет еще таких обида критериев, с помощью которых мы могли бы с полной ответственностью установить, насколько уровень преступности в Америке превышает тот, который "допустим" в обществе нашего типа. Как я уже упоминал, сравнение с другими странами не принесет нам большой пользы: различия в квалификации преступлении, в системе сбора сведений и их регистрации, а также общие различия в культуре существенно затрудняют сопоставление подобных данных. Часто слышны, однако, довольно бойкие рассуждения о том, что Америка - это самое преступное из всех обществ (эта точка зрения, распространившаяся по всему миру, в большой мере обязана американским гангстерским фильмам и телевизионным программам, а также сомнительным репортажам газетчиков о некоторых недавних политических убийствах в США), но так ли это неясно. Например, президентская комиссия отмечала, что официальные данные свидетельствуют о быстром росте имущественных преступлений не только в Соединенных Штатах, айв большинстве других стран. Что же касается насильственных преступлений, то существующие здесь тенденции довольно разнообразны; так, в период между 1955 и 1964 гг. количество таких преступлений, зарегистрированных в Англии (Уэльсе), возросло более чем на 150%, тогда как в Бельгии, Дании, Норвегии и Швейцарии зафиксирована тенденция к их сокращению. Сравнение числа убийств в различных странах (United Nations, Demographic Yearbook, 1963, p. 594-611. Цит. no: President's Commission on Law Enforcement and Administration of Justice. Op. cit., p. 39.) по данным, охватывающим период с 1960 по 1962 г. (данные по каждой из указанных стран представлены только за один произвольно выбранный год, что определялось наличием необходимых сведений), выглядит следующим образом:

Колумбия - 36,5 (на 100 тыс. чел.)

Мексика - 31,9

Южная Африка - 21,8

США - 4,8 (цифры за 1962 г., но, как мы видели, с тех пор интенсивность несколько повысилась, хотя предположительно она увеличилась и в перечисленных странах) )

Япония - 1,5

Франция - 1,5

Канада - 1,4

ФРГ - 1,2

Англия (Уэльс)- 0,7

Ирландия - 0,4

Некоторые ограничения, присущие нашей национальной статистике, не позволяют точно определить, насколько серьезна преступность в нашей стране. Не говоря уже о том, что "Единые отчеты о преступности" отнюдь не могут считаться ни "едиными", ни полными, по мнению критиков, так называемые "индексы преступности", разработанные ФБР, оказываются в силу сложившейся практики их составления совершенно непригодными в качестве эталонов для определения характера и степени серьезности проблемы преступности в Америке (Об аргументах подобной критики и о попытках выработать альтернативный подход, при котором оцениваются все стороны правонарушения, что позволяет придать индексной системе известный смысл, см.: Т. Sell in and M. Wolfgang. The Measurement of Delinquency. New York, 1964; Constructing an Index of Delinquency, 1963.)

Простой подсчет преступлений, необходимый для составления такого индекса, не отражает ни количества жертв совершенного преступления, ни его природу, ни масштабы его скрытых последствий. Когда же в заявлении в полицию указывают сразу несколько преступлений, то для индекса берется только одно (обычно это бывает такое преступление, которое ФБР считает наиболее серьезным). Все преступления имеют равные шансы попасть в индекс, поэтому и кража 50 долл. и убийство вносят одинаковую лепту в общую картину интенсивности серьезных преступлений. Более того, сомнительно, всегда ли индексные преступления оказываются на практике более серьезными, чем неиндексные. Критики подметили, например, что такие преступления, как отравление или похищение людей, не фигурируют в индексах. Экономический ущерб от некоторых неиндексных преступлений - таких, как взяточничество или мошенничество - может зачастую превзойти ущерб, наносимый хищениями на сумму 50. и более долл. (тем более, если в последней категории числятся такие акции, как карманные и мелкие магазинные кражи, кражи велосипедов и т. п.). Соображения, связанные с экономическим ущербом, подчеркивают еще один и притом весьма существенный недостаток этой системы, а именно: что подобный критерий учета интенсивности крупных преступлений в Америке совершенно не отражает значительной части серьезных экономических преступлений (таких, как уклонения от уплаты налогов и другие правонарушения, совершаемые людьми в "белых воротничках", о чем мы будем говорить ниже), которые прямо или косвенно могут наносить большой ущерб нашей стране. Не представлены в этих отчетах и такие экономически весьма ощутимые, но почему-то заведомо занижаемые в отчетах преступления, как производство абортов.

Одним из возможных последствий всего этого может оказаться то, что нам придется - и это будет вполне разумно - обращать несколько меньшее внимание на масштабы преступности и больше думать о том, какие виды преступлений получают сейчас в Соединенных Штатах наибольшее распространение и почему. Постоянная болтовня о том, что индексные преступления указывают на прогрессирующий рост преступных тенденций, а это с удовольствием делает ФБР, вряд ли чему научит нас или приведет к каким-то эффективным реформам. Конечно, высокий уровень преступности - признак того, что в жизни современной Америки не все благополучно. Но одного этого факта недостаточно, чтобы ответить на вопрос, в чем состоит это неблагополучие. Если мы переориентируем наше внимание на природу и источники преступности в Америке, мы пусть и ненамного, но все же ближе подойдем к пониманию тех социальных и правовых условий, для улучшения которых мы можем что-то сделать. Как я указывал в самом начале книги, наша главная проблема заключается в том, чтобы понять, что не растущая преступность является причиной социальных беспорядков и силой, подрывающей уголовное право, а скорее наоборот - социальные неурядицы и неумное применение законов порождают преступность. Высокие показатели преступности - это лишь предупредительный сигнал, а не объяснение явления.