Утраченная когда-то профессура "вернулась в изобилии"

Прошли две революции, и Анатолий Федорович снова с увлечением занят любимым делом: он профессор Петроградского университета и многих других вузов. В письме к И. Д. Сытину (1919 г.) он писал: "От прежних званий не осталось ничего, а профессура, когда-то утраченная, казалось, навсегда, вернулась в изобилии"^*. Не только было велико число лекций, которые он читал, но и была очень широка их тематика: в университете - уголовное судопроизводстве (по 4 лекции в неделю); в Институте живого слова - курс прикладной этики (6 лекций в неделю) ; в Железнодорожном университете - лекции по этике общежития (2 лекции в неделю); серия лекций в музее города по литературной проблематике; публичные лекции с благотворительными целями (в том числе в пользу бедствующих писателей лекция о Достоевском). По воскресным дням он проводил со студентами практические занятия по ораторскому искусству, по судебным и политическим вопросам. На этих занятиях, писал А. Ф. Кони, "обнаруживаются недюжинные молодые таланты. Меня эти занятия очень увлекают, а отношение ко мне молодежи очень трогает. И какая страшная ирония судьбы: 54 года назад я был оставлен Московским университетом по кафедре уголовного права. Обстоятельства заставили уйти с этой дороги и прослужить трудно и настойчиво, не сходя с судейского пути, 53 года - и вот судьба меня возвращает на кафедру... профессура так меня захватила, что я даже не хотел бы вернуться в судебную деятельность"^*. Если посмотреть расписание, то можно убедиться, что он занимался по 4-6 часов каждый день. Профессор А. Ф. Кони всегда был окружен молодежью, стремящейся к знаниям. Домой он возвращается лишь к концу дня.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., г. 8, с. 307.)

^** (Там же, с. 308. )

В одном из писем (1926 г.) А. Ф. Кони так писал о своей работе: "Я с усердием "по разуму, но не по летам" предался чтению лекций о врачебной этике и экспертизе в Клиническом институте для вызываемых группами из провинции врачей, а так как у меня сверх того было по 8 часов в месяц курса ораторского искусства в Институте техники речи и пришлось в Толстовские годовщины говорить речь (т. е. кричать) в Филармонии и делать большой доклад в Толстовском музее о письмах ко мне Толстого по вопросам свободы совести, то я, так сказать, надорвался (некоторые лекции продолжались по три часа)... Теперь приходится подновить и расширить мой медицинский курс для второго призыва врачей... приготовить... большую лекцию о драме жизни Пушкина для Дома ученых и лекцию о Толстом в Библиологическом обществе"^*.

^* (Там же, с. 333-334. )

Анализируя все эти данные, нельзя не обратить внимания на возраст Кони и состояние его здоровья. В 1917 г. это был, как отмечал его приятель К. Чуковский, 73-летний старик, сгорбленный дугою, с больными ногами, он передвигался на костыльках, едучи читать лекции красногвардейцам, курсантам, рабочим в нетопленых, промозглых помещениях. Несмотря на все это, он без всяких колебаний и оглядок нашел свое место в рабочем строю и стал в ряды безвестных "просвещенцев", отдавая все свои огромные знания и убогие стариковские силы делу строительства новой культуры. А. Ф Кони стал одним из самых популярных лекторов в городе, завоевал себе новое имя, по существу, сделал новую карьеру^*.

^* (См.: Чуковский К. И. Анатолий Федорович Кони,- В кн.: Кони А. Ф. Собр. соч., т. 8, с. 6. )

Объем педагогической деятельности возрастал. Прибавились лекции по теории ораторского искусства и его истории в Институте живого слова. В том же институте читались лекции по курсу этики общежития. Лекции по этике велись и в Кооперативном институте. Одновременно А. Ф. Кони читал лекции по русской литературе, по истории русского языка, принимал активное участие в деятельности Пушкинского дома. За 1917-1920 гг. А. Ф. Кони прочел в Петербурге около тысячи публичных лекций.

В начале 20-х годов в Петербурге уже не было такого учреждения, куда не приглашали бы его выступать. "...Всюду он выступал с величайшей охотой и с неизменным успехом,- вспоминал К. И. Чуковский.- Читал о Пушкине, о Льве Толстом, о Пирогове, о воспитании детей, о перевоспитании преступников, об этике общежития и, конечно, о своем любимом человеколюбце Гаазе. У него было великое множество тем, но, о чем бы он ни читал, всякая его лекция звучала как моральная проповедь, всякая упорно твердила о том, как прекрасна человеческая совесть, сколько счастья в служении добру. О чем бы он ни говорил, в каждой лекции слышался один и тот же неизменный подтекст:

 Напутствовать юное хочется мне поколенье,
 От мрака и грязи умы и сердца уберечь.

Голос у него был тогда слабый, стариковский, простуженный, но слушали его с таким жадным вниманием, что шепот его доходил до самых далеких рядов"^*.

^* (Там же, с. 6-7. )

О большом уважении к Анатолию Федоровичу его слушателей свидетельствует такой факт: в 1921 г., в день его рождения, к нему на квартиру пришла делегация и от имени слушателей поднесла ему белый хлеб - драгоценность в те годы почти легендарная. В ответ на это А. Ф. Кони заявил, что считает этот маленький хлебец одной из лучших наград, какие он когда-либо получал в своей жизни.

В годы Советской власти А. Ф. Кони восстанавливает и продолжает свою переписку и личные контакты со многими деятелями русской культуры - К. Станиславским, А. Шахматовым, В. Короленко, А. Бахрушиным, Д. Сытиным, Н. Полянским, М. Ермоловой и многими другими.

Любимая работа - чтение лекций, аудитория трудовой молодежи, жаждущей знаний, в какой-то мере сглаживали недуги Анатолия Федоровича. Он отдавал свои знания, всего себя новому обществу. В письме к известному советскому юристу профессору Н. Н. Полянскому (16 сентября 1919 г.) Анатолий Федорович писал: "Когда после 9-летней опалы за то, что по делу Засулич я был слугою правосудия, а не лакеем правительства, я был, наконец, назначен обер-прокурором, Александр III в вале Аничкина дворца... в грубых и резких выражениях сказал мне о "тягостном воспоминании о неприятном впечатлении, произведенном на него моим образом действий по делу Засулич", а ныне в этой самой зале я читаю свои лекции собравшимся учителям, а весь порядок вещей, олицетворявшийся Александром III, и основанный на нем "образ действий" канули, надеюсь, в вечность"^*.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 8, с. 308. )

Те, кто учился у Анатолия Федоровича в годы Советской власти, с благодарностью вспоминали своего профессора. Так, С. Михайлов (учитель из Ярославской области) писал: "Я один из немногих оставшихся в живых студентов Института живого слова. Я хорошо помню, что некоторые из нас, слушателей литературно-творческого отделения, с нетерпением подстерегали момент, когда в коридоре в распахнутой шубе с неизменными своими костылями появится Анатолий Федорович Кони. Тогда мы (три-четыре человека) уходили из своей аудитории и шли к "ораторам". Там, буквально разинув рты, мы слушали Кони. Уважение к нему было безгранично. Он не пользовался никакими конспектами, не употреблял никаких междометий, сидел с полузакрытыми, порою совсем закрытыми глазами и говорил то тихо, то очень громко. Когда он рассказывал о старых судебных процессах, он - я уверен в этом - забывал, что перед ним студенты 20-х годов, и заново переживал то, что пережил раньше"^*.

^* (Чуковский К, Анатолий Федорович Кони, с. 7. )

В годы Советской власти продолжается публикация его воспоминаний "Отзвуки далекого прошлого". В 1922 г. выходит т. III книги "На жизненном пути", в 1923 г.- т. IV. А. Ф. Кони подготовил к изданию и т. V своих мемуаров, который вышел в свет уже после его кончины, в 1929 г. Характерно, что революция и порожденный ею новый строй не потребовали какого-либо значительного поворота в содержании его произведений, ибо в основе его творчества всегда лежала правдивая характеристика реальной действительности. И здесь, конечно, со всей силой проявились твердость характера, принципиальность и честность А. Ф. Кони перед собой и своим отечеством.

Об исключительном лекторском мастерстве и эрудиции Кони свидетельствует такой пример. В канун 100-летия со дня рождения Некрасова и Достоевского на вечере в клубе на Владимирском, где устраивались лекции, он должен был читать свои воспоминания о Достоевском, но по ошибке начал говорить о Некрасове. Через некоторое время, рассказывал Анатолий Федорович, я заметил в публике какое-то движение. Наконец, устроительница лекции передает мне записку: "От Вас ждут лекции о Достоевском". Но недаром я старый публичный оратор, совершенно спокойно я продолжал: "Настало время, когда Некрасов достиг такого положения, что мог высказываться и о таких талантах, как Достоевский",- и тут поезд пошел по другим рельсам^*.

^* (Памяти Анатолия Федоровича Кони: Труды Пушкинского дома АН СССР. М.; Л., 1929, с. 88-89. )

В 1921 г. А. Кони публикует для советского читателя свою небольшую, но весьма содержательную "Автобиографию", в которой конспективно прослеживает весь свой жизненный путь В этой мастерски написанной повести жизни он откровенно говорит о том, что, несмотря на отрадное чувство, выносимое им из аудиторий, где он читает лекции, он пе может их продолжать, так как застарелый перелом йоги при падении из поезда на Сестрорецкой железной дороге вызывает у него все более увеличивающуюся тяжелую хромоту, которая препятствует ему безболезненно и свободно ходить пешком и вынуждает даже на короткие расстояния и для подъема по лестнице запасаться двумя костылями. Когда оп объявил об этом своим слушателям, они обратились с просьбой в Наркомат просвещения, и для профессора А. Кони был выделен извозчик^*. Это облегчило работу. Позже К. И. Чуковский рассказал о таком факте: кучер брички, прослушав одну из лекций своего седока, стал поседеть их при всякой возможности и, по словам Кони, сказал ему как-то с высоты своих козел: "Ты, брат, я вижу, свеча!"^**.

^* (См.: Кони А. Ф. Автобиография.- Вестн. литературы, 1921, № 9 (33), с. 12. )

^** (См.: Чуковский К. И. Анатолий Федорович Кони, с. 8. )

В письмах последних лет к К. И, Чуковскому Анатолий Федорович все чаще сетует на свое плохое здоровье: "Я страдаю сильнейшим бронхитом и прежними болями в старом переломе бедра...". "Мой неврит не покидает меня, и каждая поездка в университет на Васильевский остров - своего рода хождение по мукам". "Здоровье мое плохо. Каждый выход на лекции (а это каждый день, роме пятниц) причиняет мне невероятную усталость и нервные боли в сломанной 19 лет назад ноге". "Вчера в университете после моей двухчасовой лекции у меня сделался сильный сердечный припадок". Но отказаться от работы он не мог. "Эта работа,- писал он,- доставляет мне нравственное удовлетворение и наполняет содержанием мою личную жизнь, давая возможность переносить некоторые ее грустные стороны"^*.

^* (Там же, с. 9. )

Русская эмиграция, окопавшаяся во Франции, Германии и других странах, не могла простить А. Ф. Кони того, что он остался в России и стал активно сотрудничать с новой властью, и начала распространять о нем самые нелепые слухи, в частности несколько раз распространялся слух о его смерти.

Еще в дореволюционные годы А. Ф. Кони был в дружеских отношениях с И. Е. Репиным, который в 1917 г. был отрезан от своей Родины. После Октябрьской революции Репин огорчился, когда ему сказали, будто А. Ф. Кони умер от голода в Петербурге. Узнав потом, что это ложь, Репин немедленно написал Кони, что дочь очень обрадовала его известием, что Кони жив и читает лекции^*. А русским белоэмигрантам по поводу его смерти А. Ф. Кони хорошо ответил в "Автобиографии", которую завершил так: "В заключение, подражая английскому юмористу, к сожалению, вынужден прибавить, что известия некоторых зарубежных русских газет о моей смерти лишены достоверности, а сопровождающие их... некрологи несколько преждевременны"^**.

^* (Репин И. Е. Письмо к художникам и художественным деятелям. М.: Искусство, 1952, с. 224. )

^** (Вестн. литературы, 1921, № 9 (33), с. 13. )

Вопрос о том, где ему быть после революции, он решил задолго до Октября. Во многих своих произведениях он повторял мысль: "Надо верить в русский народ, надо его любить - без этого жить нельзя"^*.

^* (Кони А, Ф. Очерки и воспоминания. СПб., 1906, с. 249. )

В мае 1885 г. Анатолий Федорогич произнес речь на похоронах К. Д. Кавелина. "Бывают люди... - говорил Кони - ...уважаемые и в свое время полезные. Они честно осуществляли в жизни все, что им было "дано", но затем по праву усталости и возраста сложили поработавшие руки и остановились среди быстро бегущих явлений жизни, как пограничные столбы былого труда и былого нравственного влияния. Новые поколения проходят мимо, глядя на них, как на почтевные остатки чужой им старины; живая связь между их замолкнувшею личностью и вопросами и потребностями дня утрачена или не чувствуется... Но есть и другие люди - немногие, редкие. В "битве жизни" они не кладут оружия до конца. Их восприимчивая голова и чуткое сердце работают дружно и неутомимо, покуда в них горит огонь жизни. Они умирают, как солдаты в ратном строю, на действительной службе, не увольняя себя ни в запас, ни в бессрочный отпуск, и, уже чувствуя дыхание смерти, холодящими устами шепчут свой нравственный пароль и лозунг. Жизнь часто не щадит их, и на закате дней, в годы обычного для всех отдыха и спокойствия, наносит их усталой, но стойкой душе тяжелые удары.

Вступая в жизнь с одним поколением, они делятся знаниями с другим, работают рука об руку с третьим, подводят итоги мысли с четвертым, указывают идеалы пятому... и сходят со сцены всем им понятные, близкие, бодрые и поучительные до конца. Они не "переживают" себя, ибо жить для них не значит существовать да норою обращаться к своим, нередко богатым воспоминаниям"^*. Эти слова целиком и полностью применимы и к их автору Анатолию Федоровичу Кони.

^* (Кони А. Ф. Очерки и воспоминания, с. 240-241. )

Анатолий Федорович был одной из крупных фигур второй половины XIX и первой четверти XX в. Он был центром, к которому со всех сторон тянулись люди за советом, поддержкой, ободрением, заступничеством, а то и просто за радостью общения с ним. В круг его друзей и знакомых входили люди самых различных общественных положений - от знаменитостей до безвестных людей из провинциального захолустья. Многие шли на прием к Кони, и никто не оставался без внимания. Когда он уходил из дома, вывешивалась дощечка с надписью "Дома нет". Но и в этих случаях каждый имел возможность в специальной книге записать свое имя и адрес. Возвратившись домой, Кони извещал посетителя о том времени, когда можно с ним встретиться, либо сам ехал к тому, кто его не застал. В архиве А. Ф. Кони хранятся визитные карточки лиц, наносивших ему в разное время визиты: их более тысячи. Здесь имена известных ученых, писателей, артистов, чиновников, общественных деятелей. На многих визитных карточках рукой Анатолия Федоровича сделаны различные пометки, проставлена дата, вписаны другие фамилии, поставлены вопросы^*.

^* (См.: РО ИРЛИ, оп. 4, д. 386, л. д. 1. )

В январе 1924 г. на торжественном собрании в Академии наук отмечалось 80-летие Анатолия Федоровича Кони. На собрании было сказано много теплых слов о юбиляре. Было зачитано послание одной из его приятельниц - Т. Щепкиной-Куперник^*:

^* (См.: Анатолий Федорович Кони. 1844-1924: Юбилейный сборник. Л., 1925, с. 102. )

 Над твоей головой благородной
 Пронеслось много тяжких годов:
 Но не пал ты, духом свободный,
 На жизненный подвиг готов.
 Когда власть перешла к народу,
 Ты с народом легко вздохнул:
 Ты с радостью принял свободу
 И смело в глаза ей взглянул!

Многолетний друг Анатолия Федоровича Р. М. Хин (Гольдовская), знавшая его около 40 лет, оставила содержательные воспоминания о нем - "Памяти старого друга". В этих воспоминаниях ей удалось сделать несколько замечательных обобщений. "Свои 83 года,- писала она,- А. Кони прожил "упорствуя, волнуясь и спеша". Он упорствовал, когда боролся за закон, для всех равный; волновался, когда безнаказанно попиралось человеческое достоинство; спешил, когда можно было делать добро... Анатолий Федорович - виртуоз добродетели. У других эта богиня скучна и банальна, а у Кони она увлекательна, остроумна и соблазнительна..." Далее Р. М. Хин пишет: "Наивно было бы предполагать, что Кони был чужд "земных страстей". Он жил на миру, окруженный соблазнами и ничто человеческое ему не было чуждо"^*.

^* (Памяти Анатолия Федоровича Кони: Труды Пушкинского дома АН СССР. М.; Л., 1929, с. 50-51. )

В рабочем кабинете Анатолия Федоровича висело несколько часов с боем, и он следил за тем, чтобы они не только ходили верно, но и били одновременно. Когда у него спрашивали, зачем ему это нужно, А. Кони отвечал: "Я люблю слушать "шаги времени"". Сам кабинет говорил о хозяине: книги в шкафах, на полках, на столах, портреты с длинными автографами, картины, альбомы, юбилейные подношения, диван, большой письменный стол с панками рукописей, а над ним фотографии матери и отца. Рисуя портрет А. Кони в 1883 г., Р. М. Хин отмечала, что это был человек небольшого роста, худой, державшийся прямо, с бледным, строгим лицом, уже изрезанным характерными морщинами, с внимательным взглядом умных, холодных глаз. Одет он был в аккуратный коричневый сюртук, шею облегал стоячий воротничок и тонкий галстук бантиком, блестящие манжеты с матовыми запонками, блестящие ботинки, па нем все было чистенькое, аккуратное^*.

^* (См.: Там же, с. 59. )

Другой близкий друг Анатолия Федоровича Кони - К. И. Чуковский приводит ряд примеров, говорящих об условиях работы и жизни Кони. "У меня сохранилось около сотни писем и записочек Кони,- писал К. И. Чуковский,- хорошо рисующих и его колоссальный, воистину титанический труд, и бытовые условия, в которых он тогда жил и работал. В то время он жил уже не на Невском, где я познакомился с ним, а на Надеждинской улице (ныне ул. Маяковского)... К нему в дом незадолго до этого переехала его старая приятельница Елена Васильевпа Пономарева, очень преданный ему человек. Она была когда-то богачкой, чуть ли не миллионершей, и под влиянием Анатолия Федоровича пожертвовала большую часть своих денег на постройку в Харькове Народного дома"^*. Далее К. Чуковский рассказывает, как он в 1913 г. был у Е. В. Пономаревой вместе с А. Ф. Кони в ее большой квартире на Фонтанке. В это время А. Кони читал в ее доме широкому кругу друзей и петербургских юристов еще не появившиеся в печати "Воспоминания о деле Веры Засулич" и о крушении царского поезда на станции Борки. В гостиной собралось человек 50. Всех угостили полуночным ужином, за которым в честь Анатолия Федоровича было поднято много бокалов и сказано много теплых слов. Тогда, в 1913 г., К. Чуковский видел в Елене Васильевне богатую светскую даму, хозяйку большого салона. Переехав в 1924 г. к Кони, Елена Васильевна превратилась, по его словам, в хлопотливую, подвижную старушку, которая всецело посвятила себя заботам об Анатолии Федоровиче. Она давала уроки музыки соседским ребятам за самую мизерную плату ради того, чтобы приобрести для Анатолия Федоровича яблоко или стакан молока. Имя Анатолия Федоровича она произносила с благоговением. Она охотно брала на себя обязанности секретаря и рассыльного^**.

^* (Чуковский К. Анатолий Федорович Кони, с. 8. )

^** (См.: Там же, с. 8-9. )

История отношений Елены Васильевны Пономаревой и Анатолия Федоровича Кони романтична и во многом поучительна. Даже по сохранившимся письмам можно написать увлекательный роман. В архиве А. Ф. Кони хранятся материалы, относящиеся к Е. В. Пономаревой. Есть и ее краткая автобиография, из которой видно, что она родилась в 1868 г. (на 24 года позже Анатолия Федоровича), окончила курс гимназии и педагогический класс с дипломом "домашней наставницы". Многие годы работала в Попечительстве о слепых в Харькове. Хорошо знала школьное дело. Публиковала статьи в "Петербургских ведомостях", в журнале "Трудовая помощь" и "Русская старина". Выступала с лекциями об охране природы.

По всей видимости, Елена Васильевна встретилась с Анатолием Федоровичем в один из его приездов в Харьков. Их встречи вылились в большую дружбу, несмотря на значительную разницу в летах. Многие годы они активно переписывались. Сохранились ее письма к А. Кони начиная лишь с 1892 г., их несколько сот. Они полны любви, уважения к Анатолию Федоровичу, почитания его таланта. 25 ноября 1892 г. Елена Васильевна пишет А. Кони: "...я каждый день с лихорадочным нетерпением ждала появления Ваших писем, и продолжалось это так долго, что, наконец, мне несколько дней подряд уже стало сниться, что я читаю полученное от Вас письмо". И далее: "Но если когда-нибудь в жизни Вам понадобятся заботы преданного Вам человека, скажите мне об этом". 8 марта 1893 г.: "Ужасно я соскучилась по Вас"; 25 августа: "Дорогой мой, ненаглядный друг Анатолий Федорович"; 8 ноября: "Голубчик, дорогой, родной". 23 ноября 1894 г.: "Солнышко мое ясное! Дорогой мой, светлый Анатолий Федорович!"; 6 мая 1908 г.: "Да хранит тебя господь бог", и, наконец, уже в канун переезда на квартиру к Анатолию Федоровичу Е. В. Пономарева пишет 4 июля 1924 г.; "Сокровище моей жизни".

В том же архиве сохранился и такой документ: "Проект соглашения А. Ф. Кони с Пономаревой Е. В."

Ленинград 1924 г. - дня, я, нижеподписавшаяся, Елена Васильевна Пономарева, предоставляю Анатолию Федоровичу Кони право пожизненного владения, пользования и распоряжения принадлежащим мне домашним имуществом, которое получено мною от него в собственность по договору дарения от - 1924 г., засвидетельствованному в Гос. нотариальной конторе - 1924 г. по реестру - за № -, причем я, Пономарева, не имею права при жизни А. Ф. Кони и осуществляю принадлежащее мне в силу упомянутого договора право лишь после смерти А. Ф. Кони"^*.

^* (РО ИРЛИ, ф. 134, оп. 4, д. 91. )

Елена Васильевна выполнила свое обещание. Она посвятила всю свою жизнь Анатолию Федоровичу Кони, долгие годы она была его другом, помощницей, секретарем и хозяйкой дома.

В 1926 г. Советское правительство по представлению Академии наук СССР назначило Анатолию Федоровичу персональную пенсию в размере 200 руб. в месяц. По этому поводу А. Кони пишет одному из своих приятелей: "...неожиданно для меня явилось назначение мне пенсии... Я никогда не возбуждал вопроса об этом, но сама Академия, ввиду того что исполнилось 30 лет со времени выбора меня в ее почетные члены и 26 лет с того времени, как я был избран почетным академиком разряда изящной словесности, признала необходимым по собственной инициативе ходатайствовать об этом. Конечно, это мне даст некоторый отдых и возможность писать свои мемуары, читая лишь в крайних случаях лекции, но все-таки это меня смущает: сколько достойных лиц, не менее меня послуживших родине, не получают пенсии"^*.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 8, с. 338-339. )

В это время (июнь 1926 г.) он составляет как бы отчет о своей деятельности за период 1918-1926 гг. "Список курсовых и публичных лекций почетного академика Анатолия Федоровича Кони". В этом перечне 61 наименование: от курса лекций по уголовному судопроизводству в университете, публичных лекций на литературные темы до лекций об общих основах врачебной этики^*. И все же перевес принадлежал лекциям о русских писателях - Толстом, Достоевском, Некрасове, Тургеневе, Гончарове. Эти лекции Анатолий Федорович читал с таким увлечением, что его слушали по нескольку часов подряд. Успел А. Кони побывать с лекциями и на первых крупных стройках Советской страны. Так, 30 августа 1924 г. Анатолий Федорович сообщил А. И. Южину-Сумбатову: "."провел почти три недели па Волховстрое - удивительном месте по соединению ума, изобретательности, энергии и созидательству... читал там лекции для ...рабочих"^**.

^* (См.: РО ИРЛИ, ф. 134, од. 1, д. 202, д. д. 1.)

^** (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 8, с. 322. )

Чтение лекций и свои публичные выступления он не прекращал до предсмертной своей болезни, да и она была вызвана тем, что весной 1927 г., читая лекцию в холодном, нетопленом помещении, он простудился, что привело его к смерти. Уже будучи тяжело больным, Анатолий Федорович при помощи Елены Васильевны находит все те произведения (газеты, журналы, сборники), в которых в той или иной связи упоминалось его имя, и па большом листе бумаги в виде диаграмм аккуратно помещает наименования изданий, год их выхода в свет и страницы, где упомянуто его имя. Таких упоминаний оказалось больше сотни. Здесь и "Вестник Европы", и "Русская старина", и "Огонек" и "Биржевые ведомости", и "Русское богатство", и др. Видимо, трудно было найти такое издание, в котором не писалось бы о выступлениях А. Ф. Кони, о его произведениях^*.

^* (См.: РО ИРЛИ, ф. 134, оп. 4, д. 291. )

Но здесь же делались наброски и другого характера: чертеж (простым карандашом) надгробия на будущей могиле. Там помечено: приблизительный размер - 2 на 1/2 м. Несколько вариантов надписей на плите. Здесь же написано: "Ферсману -позвонить в четверг или пятницу по поводу камня". Один из вариантов надгробной надписи гласит: "Да светит свет ваш среди людей"^*.

^* (См.: Там же, д. 378, л. д. 3.)

17 сентября 1927 г. Анатолий Федорович скончался. Похороны состоялись 19 сентября при огромном стечении народа. Состоялся митинг, о покойном было сказано много хорошего. На свежую могилу возложили сотни венков из живых цветов. В 30-х годах останки многих деятелей культуры, в том числе и Кони, были перенесены на Литераторские мостки Волкова кладбища в Ленинграде. На надгробии - небольшой бюст с отблеском седых волос. На мраморной плите надпись: "Анатолий Федорович Кони. 1844-1927", а ниже слова:

 Мыслил,
 Чувствовал,
 Трудился.

Ф. Кони^*.

^* (Слова отца А. Ф. Кони - Федора Алексеевича. Видимо, это последний из вариантов надписи, которые готовил А. Ф. Кони для своего надгробия. )

В связи с кончиной А. Ф. Кони Президиум Ленинградского городского Совета писал в некрологе: "В лице Анатолия Федоровича в могилу сошел один из наиболее честных, передовых и одаренных общественно-культурных деятелей дореволюционной России"^*.

^* (Кoни А. Ф. Избранные произведения. М.: Госюриздат, 1956, с. 16. )

На Литераторских мостках Волкова кладбища могила Анатолия Федоровича Кони оказалась в окружении могил И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, К. Д. Кавелина, Н. И. Костомарова, Н. С. Лескова, М. Е. Салтыкова-Щедрина, В. Г. Белинского, Д. И. Писарева, П. К. Михайловского, В. М. Гаршина, А. Д. Градовского и многих других его современников - деятелей русской культуры.

Слева, недалеко от могилы А. Ф. Кони, находится могила со скромным надгробием Веры Ивановны Засулич, как бы свидетельствующая о том, что эти два имени вместе, но своими особыми путями вошли в историю русского освободительного движения, напоминая о том, как мужественно вела себя на процессе 31 марта 1878 г. Вера Засулич и с какой силой воли проявил свою бескомпромиссность председательствовавший в суде А. Ф. Кони, подписавший оправдательный приговор и предписание об освобождении ее из-под ареста.