"Я чувствую в воздухе присутствие действительно сильной власти"

К моменту Великой Октябрьской социалистической революции А. Ф. Кони был сенатором, почетным академиком, членом Государственного совета, кавалером высших орденов. Ему исполнилось 73 года, из которых 53 он отдал судебно-прокурорской деятельности в рамках того общественного и государственного строя, в котором он, по существу, никогда не находил полного удовлетворения своим духовным стремлениям.

Произошла революция, и А. Ф, Кони, как и другие чиновники старого режима, был лишен всех чинов, званий и стал обычным гражданином Страны Советов. Он мог бы уехать за границу, но решительно отказался от этого и стал искать применения своим знаниям, своему опыту в условиях нового строя.

В ноябре 1917 г. А. Ф. Кони обратился к народному комиссару просвещения РСФСР А. В. Луначарскому с просьбой о встрече, чтобы выяснить свое отношение к новой власти. Об этой встрече А. В. Луначарский оставил весьма полные и интересные воспоминания^*. После Октября, зимой 1917 г., пишет он, однажды ко мне явился человек с таким заявлением: "Анатолий Федорович Кони очень хотел бы познакомиться с вами и побеседовать. К сожалению, он сильно болен, плохо ходит, а откладывать беседу ему не хотелось бы. Он надеется, что вы будете так любезны заехать к нему на часок..."^**. Я, конечно, прекрасно понимал, вспоминал Луначарский, всю исключительную значительность этого блестящего либерала, занявшего одно из самых первых мест в нашем передовом судебном мире эпохи царей. Мне самому чрезвычайно хотелось видеть маститого старца и знать, что, собственно, хочет он мне сказать, мне, пролетарскому наркому, начинающему свою деятельность в такой небывалой мировой обстановке. Кони был уже стар: в это время ему было 72-73 года. Кабинет, в который мепя ввели, хранил еще все следы его нормальной жизни^***. Это был кабинет серьезного работника, с большим количеством книг, с удобными рабочими креслами вокруг письменного стола. Комната была несколько затемнена, да и было это зимой, когда в Петербурге света в окошках немного. Кони встал на своих нестойких ногах, но я поспешил попросить его сесть. Свои острые колени он накрыл чем-то вроде пледа и довольно пристально разглядывал меня, пока я усаживался. Он сохранил тот свой облик, который хорошо известен всякому по его портретам... Глаза Анатолия Федоровича, очень пристальные и внимательные, отличались в то время большим блеском, почти молодым, но смотрел он на меня с некоторым недоверием, как-то искоса, словно хотел что-то во мне прочитать и понять.

^* (См.: Луначарский А, В. Три встречи,- Огонек, 1927, № 40. )

^** (Там же. )

^*** (В Ленинграде, на ул. Маяковского, на доме, где последние 25 лет жил А. Ф. Кони, висит мемориальная доска с надписью: "В этом доме жил и 17 сентября 1927 г. скончался Анатолий Федорович Кони". На втором этаже этого дома в коридоре большой коммунальной квартиры (она уже несколько раз перестраивалась) висит портрет А. Ф. Кони, относящийся к периоду его службы в Харькове. Нынешние хозяева квартиры хранят этот портрет как память о широко известном человеке.)

Так как некоторое время тянулось молчание, А. В. Луначарский обратился к Кони первым: "Чем могу Вам служить?". В ответ на это Кони очень торопливо заговорил: "Мне лично решительно ничего не нужно. Я разве только хотел спросить вас, как отнесется правительство, если я по выздоровлении кое-где буду выступать, в особенности с моими воспоминаниями. У меня ведь чрезвычайно много воспоминаний. Я записываю их отчасти, но очень многое не вмещается на бумагу. Кто знает, сколько времени я проживу! Людей, у которых столько па памяти, как у меня, очень немного"^*. Выслушав все это, Луначарский тут же ответил, что Наркомпрос будет чрезвычайно сочувствовать всякому выступлению Кони с собственными воспоминаниями будь то в письменной форме, будь то в форме лекций. Немного помолчав, Кони начал говорить, и тут уже можно было узнать того Анатолия Федоровича, о котором Луначарский имел твердое представление. Он прямо сказал Луначарскому, что решился пригласить его для того, чтобы сразу выяснить свое отношение к совершавшейся революции и новой власти. И вот с этой целью он хотел бы начать с установления своего отношения к двум формам старой власти - самодержавию и к Временному правительству. Вспоминая этот эпизод их беседы, Луначарский писал: "С огромным презрением, презрением тонкого ума и широкой культуры, глядел сверху вниз Анатолий Федорович на царей и их приближенных. Он сказал мне, что знал трех царей... Говоря о Николае II, Кони только махнул рукой. Ведь, по существу говоря, сказал он, он всю жизнь оставался на том уровне умственного развития, который вряд ли сделает его способным прилично командовать ротой. И вот с таким умом извольте править государством... Натура удивительно мещанская, бездарная до последнего предела"^**. Здесь же Кони обратил внимание на бездарность, беспечность, безответственность министров, взаимные интриги, полное отсутствие широких планов, никакой любви к родине,. кроме как на словах, это было "жалкое бюрократическое вырождение". Переходя к характеристике Временного правительства, Кони сказал: "В этих я ни на одну минуту не верил... Это действительно случайные люди. И после этого Анатолий Федорович четко и ясно изложил свое отношение к новой власти и то, какой он ее представляет в отдаленной перспективе. Мне кажется, говорил он, что последний переворот действительно великий переворот. Я совсем не знаю, почти абсолютно никого не знаю, ну, никак не знаю ни одного из ваших деятелей... по я чувствую в воздухе присутствие действительно сильной власти. Да, если революция не создаст диктатуры - диктатуры какой-то мощной организации,- тогда мы, вероятно, вступим в смутное время, которому ни конца, ни края не видно и из которого бог знает что выйдет, может быть, даже и крушение России. Вам нужна железная власть и против врагов, и против эксцессов революции, которую постепенно нужно одевать в рамки законности, и против самих себя. Ведь в таком быстро организующемся правительственном аппарате, который должен охватить землю от Петербурга до последней деревушки, всегда попадается множество сора. Придется резко критиковать самих себя. А сколько будет ошибок, болезненных ошибок, ушибов о разные непредвиденные острые углы! И все же я чувствую, что в вас действительно огромные массы приходят к власти. Тут действительно открывается возможность широчайшего подбора властителей по доверию народа, проверенных на деле"^***.

^* (Луначарский А. В. Указ. соч., с. 8. )

^** (Там же. Более детальная характеристика последнего русского самодержца дана в статье А. Ф. Кони "Николай II", написанной 27 июня 1917 г. (Собр. соч., т. 2, с. 377-388). )

^*** (Луначарский А. В. Указ. соч., с. 9.)

Это были прогнозы крупного в прошлом государственного деятеля, юриста-философа. В завершение Кони сказал: "Ваши цели колоссальны, ваши идеи кажутся настолько широкими, что мне - большому оппортунисту, который всегда соразмерял гааги соответственно духу медленной эпохи, в которую я жил, все это кажется гигантским, рискованным, головокружительным.

Но если власть будет прочной, если она будет полна понимания к народным нуждам... что же, я верил и верю в Россию, я верил и верю в гиганта который был отравлен, опоен, обобран и спал"^*.

^* ( Там же. )

Встреча происходила в конце 1917 г. Надо полагать, что эти слова А. Ф. Кони о перспективах становления нового строя были не экспромтом, а глубоко продуманной оценкой. Вместе с тем откровенная беседа с таким высокоавторитетным представителем Советского правительства, как А. В. Луначарский, была для Кони действительно остро назревшей необходимостью "дезинфекции души", о чем он так часто мечтал и к чему стремился в дореволюционные годы. Встречей с А. В. Луначарским Анатолий Федорович остался доволен. Ему стало ясно, что у него остался один долг и радость - успеть сказать побольше правды о прошлом - так сформулировал он смысл своей дальнейшей жизни и деятельности.