Второе призвание

Любовь к литературе и писательские навыки были привиты Анатолию Федоровичу Кони той средой, в которой он рос. Работая по судебному ведомству, он становится очевидцем многих жизненных трагедий, человеческих страданий, свидетельствовавших о теневых сторонах жизни русского общества. Большое художественное дарование, блестящая намять, наблюдательность, постоянные поиски правды, высокое чувство справедливости приводят Анатолия Федоровича к мысли попытаться запечатлеть па бумаге то, что он видел, в чем участвовал, с кем встречался на своем жизненном пути. Первоначально он активно сотрудничает в "Журнале Министерства юстиции", публикуя там начиная с 1866 г. ряд статей по уголовному праву и процессу. Работа в Петербурге расширяет его контакты с деятелями русской культуры. Для второй половины XIX в. было характерно, что многие литераторы черпали материалы для своих произведений в судебной практике и устанавливали дружеские отношения с прогрессивными деятелями юстиции. Писатели искали встреч с А. Ф. Кони как крупным судебным деятелем, речи которого все чаще публиковались в печати. Его посещают И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский и др.

Годы опалы после дела В. Засулич не сломили волю Кони, а еще больше укрепили ее. В 1908 г. А. Ф. Кони, сенатор и член Государственного совета, находясь па вершине русского правосудия, напишет: "Ныне я этому могу только радоваться, имея возможность оглянуться назад, не краснея и не стыдясь моего прошлого. Но бывали тяжелые дни и часы, когда в отмежеванной мне области деятельности я чувствовал себя одиноким, окруженным торжествующим противодействием, явным недоброжелательством и тайным злоречием"^*. В этой обстановке Кони все чаще обращается к публичным чтениям в юридическом обществе при Петербургском университете. Его статьи все чаще появляются в журналах "Русская старина" и "Вестник Европы". Особенно тесные связи у Анатолия Федоровича сложились с "Вестником Европы"^**. В этом журнале он печатался 40 лет. Здесь были опубликованы важнейшие его литературные произведения. По его инициативе журнал издавал газету "Порядок", в которой часто помещались статьи Кони. Впоследствии он так оценит свое сотрудничество в журнале: "Я сделался с 1880 года сотрудником "Вестника Европы", поместив в пем "Спорный вопрос судоустройства", и увидел затем на его страницах мои исследования о докторе Гаазе, о Д. А. Ровинском и И. Ф. Горбунове, речь о нравственном облике Пушкина, произнесенную в юбилейном заседании Академии наук, статьи о Владимире Соловьеве и о князе Черкасском, ряд критических и библиографических заметок (об "Этике" Спинозы, о книге киевского профессора Гилярова "Предсмертные мысли XIX века во Франции" и др.) и опыт программы борьбы с народным пьянством. Пришлось оживленно поработать в свое время и в "Порядке...""^***.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 7, с. 258. )

^** ("Вестник Европы" - историко-политический и литературный журнал - выходил в Петербурге с 1866 по 1918 г.; выражал умеренно-либеральные взгляды. )

^*** (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 7, с. 257. Газета "Порядок" - юридическое приложение к журналу "Вестник Европы". Первоначально предполагалось издавать "Правовой порядок", но цензура "отсекла" первое слово, оставив только "Порядок".)

Важно отметить, что этот журнал в 1866 г. основал и до 1908 г. редактировал профессор истории и прогрессивный общественный деятель М. М. Стасюлевич (1826- 1911 гг.), с которым Анатолий Федорович был дружен более сорока лет. Эта дружба, по словам А. Ф. Кони, скрепленная многолетним сотрудничеством в "Вестнике Европы" и "Порядке", переплеталась "нитями взаимного доверия, участия и нравственной поддержки в переживаемые каждым из нас трудные, тревожные и радостные минуты жизни"^*. В этом журнале публиковали свои произведения И. Гончаров, К. Кавелин, К. Арсеньев, В. Соловьев, И. Тургенев, В. Стасов. Н. Костомаров, В. Спасович и другие писатели и общественные деятели. В журнале установилась традиция - один раз в неделю устраивать товарищеские обеды, на которых присутствовали наиболее активные сотрудники журнала. Долгие годы центральными фигурами "Круглого стола" журнала были Кавелин, Гончаров и Спасович. На этих заседаниях-обедах велись оживленные дискуссии по злободневным проблемам русской литературы и общественной жизни. За "Круглым столом" собирались и люди, не принадлежавшие к сотрудникам журнала, но разделявшие нравственно-политические начала, им выражавшиеся. В интересной и содержательной статье "Вестник Европы"^**. А. Ф. Кони замечает: "В кабинете этом в течение сорока лет чувствовалось биение пульса передовой части русского общества, с ее разумными требованиями и жизненными потребностями, с ее надеждами, разочарованиями и скорбями. По обмену мыслей, здесь происходившему в дружеской и доверчивой беседе, можно было судить о состоянии этого пульса,- редко полного, часто "нитевидного", в последние годы лихорадочного,- и ставить приблизительный диагноз для всего организма"^***. "Для меня, столь часто чувствовавшего себя чужим в области своей прямой деятельности и своим в этом кружке, он был своего рода нравственным ареопагом"^****.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 7, с. 231-232. )

^** (См.: Там же, с. 220-259. )

^*** (Там же, с. 220. )

^**** (Там же, с. 259. )

А. Б. Муратов, обстоятельно исследовавший проблему литературных взглядов А. Ф. Кони, обратил внимание на то, что психологизм судебного разбирательства обусловил "специфический характер юридических трудов Кони и его большой интерес к литературе как к сфере искусства, анализирующей психологию страстей и поступков. Само время заставило Кони стать "проницательным и тонким юристом-психологом". "Переплетение" литературных и юридических интересов было характерно не только для него. Литературными критиками в те годы становятся такие известные адвокаты, как С. Андреевский, В, Спасович, А. Урусов, К. Арсеньев; но в отличие от них Кони никогда не переключался в "чистую" область литературоведческих и театральных интересов. Он всегда оставался юристом"^*. Но юристом, блестяще овладевшим искусством крупного художника, писателя-портретиста, литературоведа, мемуариста. В центре внимания Кони - преимущественно те произведения, в которых речь идет о преступлениях и о причинах, которые их вызывают. Отсюда и особый его интерес к таким произведениям ф. М. Достоевского, как "Преступление и наказание", "Записки из Мертвого дома", "Дневник писателя", "Братья Карамазовы", к "Живому трупу" Л. Н. Толстого, к "Острову Сахалину" А. П. Чехова, к пушкинским "Моцарту и Сальери", "Дубровскому" и др. Что касается выбора людей, удостоившихся прекрасных художественных портретов, нарисованных пером Анатолия Федоровича, то основным критерием здесь были нравственно-этические взгляды их обладателей. "Этическим взглядам Кони,- пишет А. Б. Муратов (а до этого писал и критик Б. Вальбе),-присущ идеалистический характер. В литературе ему важна не классовая, а общечеловеческая нравственная основа"^**.

^* (Муратов А. Б. Литературные взгляды А. Ф. Кони.- В кн.: Кони А. Ф. Собр. соч, т.'6, с. 11. )

^** (Там же, с. 13; см. также: Вальбе Б. Анатолий Федорович Кони, литературный портретист.- Известия Одесского библиографического о ва, Одесса, 1915, вып. 1-6, с. 253-266. )

Первым литературным трудом А. Ф. Кони принято считать его доклад "Достоевский как криминалист", сделанный 2 февраля 1881 г. в собрании Юридического общества при Петербургском университете и впервые опубликованный 8 февраля 1881 г. В нем проявились яркие, своеобразные черты творческой индивидуальности А. Ф. Кони. Он отстаивал мысль о том, что новый судебный процесс имел своей целью "исследовать преступное деяние не как внешний факт только, но и как душевное проявление", и он усиленно искал в художественной литературе раскрытия таких проявлений. Такое исследование он увидел у Ф. М. Достоевского в "Преступлении и наказании", "Записках из Мертвого дома" и других произведениях. Многие научные труды и судебные речи А. Ф. Кони пронизаны стремлением раскрыть внутренние причины преступления, найти в каждом человеке добрые начала независимо от его действий, которые вызвали преступление.

В 1888 г. выходит в свет одно из первых наиболее крупных произведений А. Ф. Кони - "Судебные речи", а в 1906 г. - "Очерки и воспоминания". С 1907 г. в журнале "Русская старина" публикуются произведение А. Ф. Кони "Из заметок и воспоминаний судебного деятеля", с 1908 г.- "Житейские встречи (отрывки из воспоминаний)".

Огромный интерес к литературе не только утолял эстетические потребности А. Ф. Кони, но всегда переплетался с потребностью отстаивания суда правого, справедливого, суда во имя человеческой нравственности. Накануне первой встречи с Л. Н. Толстым в 1887 г., перебирая в своей памяти произведения гения земли русской, Анатолий Федорович приходит к выводу, что Толстой отозвался на все человеческое, везде и во всем звучит голос писателя, голос неотразимой жизненной правды, "Но не одному изображению правды,- говорит Кони,- посвятил Толстой свой могучий талант. Он - даже в ущерб интересам литературы и объему своего художественного творчества - отдался исканию правды... Бестрепетною рукою всегда стремился он... снять обманчивые и заманчивые покровы с житейской и общественной лжи, в чем бы эта ложь ни проявлялась - в теориях и практике, в традициях и учреждениях, в обычаях и законах, в условной морали и безусловном насилии"^*. Эти убеждения Кони подтвердились и усилились в процессе его личного общения с Толстым.

^* (Кона А. Ф. Собр. соч., т. 6, с. 457. )

Литературные произведения А. Ф. Кони, если не считать его многочисленных трудов, которые носят юридико-научный характер, составляют главным образом очерки-воспоминания о писателях и иных деятелях русской культуры, с которыми он был дружен. По своему содержанию и форме это литературные портреты, отличающиеся высокой художественной силой. Как правило, его литературные портреты были итогом сначала публичных выступлений о том или ином литераторе, деятеле, а затем обобщения откликов на такие выступления, шлифовки текста рукописи и ее публикации в журнале (чаще всего в "Вестнике Европы"). Лишь после этого кропотливого труда работа включалась в сборники произведений А. Ф. Кони такие, как "Очерки и воспоминания", "На жизненном пути", "Отцы и дети судебной реформы" и др.

Блестящие лекторские способности Анатолия Федоровича приносили ему успех и восторженные отзывы о его выступлениях. О них часто и подробно сообщалось в газетах, и дальнейшая их публикация уже предполагалась сама собой: читатель ждал их появления в журналах и сборниках. Сами же публичные выступления, как правило, собирали полные аудитории публики.

Начиная с 1880 г. А. Ф. Кони усиленно работает над произведениями чисто литературного характера. Б письме к М. М. Стасюлевичу от 24 июля 1905 г. он писал: "Моя чисто-литературная (а не научно-юридическая) деятельность начинается лишь с 1881 г. (статья о Достоевском, да и то юридического характера)"^*. Став литератором, Кони оставался юристом, продолжая свою практическую деятельность в области правосудия. Литература для него была вторым призванием, а писательская среда - основным миром его духовного общения.

^* (М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке. СПб.. и 1912, т. 4, с. 477. )

Кони присутствовал на торжествах, посвященных 100-летию со дня рождения Пушкина в Москве в собрании Общества любителей российской словесности, и 8 июня 1880 г. слушал знаменитую речь Ф. М. Достоевского о Пушкине, от которой, так же как и все присутствовавшие в зале, остался в восторге. Но он по-своему подошел к Пушкину и нашел краски, которыми проложил мостик от его лирики к праву. Кони останавливается на взглядах Пушкина в области нравственности и права. Поставленную перед собой задачу он решает своеобразно. Его мысли направлены по такому пути: там, где дело идет об отношении общества к своим сочленам, об ограничении их личной свободы во имя общего блага и о защите прав отдельных лиц, справедливость должна находить выражение в законодательстве, которое тем выше, чем глубже оно всматривается в жизненную правду, и в правосудии, осуществляемом судом, который тем выше, чем больше в нем живого, а не формального отношения к личности человека^*. Именно эти подлинные чувства правды жизни, ее поиски владели А. С. Пушкиным. Характерно, что в докладе о нем Кони высказывает мысль, что у права и нравственности общий источник и их разность "должна состоять главным образом в принудительной обязательности права в сравнении со свободною осуществимостью нравственности. Отсюда связь правовых воззрений с нравственными идеалами"^**.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 6, с. 25. )

^** (Там же. )

Известно, что Анатолий Федорович многие годы был в дружеских отношениях с И. А. Гончаровым^*, высоко ценил его произведения. В конце 1882 г., находясь на ревизии судебной системы в Новгороде, Кони писал Гончарову: "...кто мне доставил массу вновь испытанных наслаждений, так это Вы, мой дорогой Иван Александрович. Я взял с собою "Обломова". Давно не был он у меня в руках. Я помню, как впервые прочел я его почти за один присест, не обедая и не ложась спать, довольствуясь горбушкою черного хлеба, которую кропил восторженными, благодарными слезами. И теперь, среди дела, в зрелом возрасте, усталый от жизни и все изведавший, я снова плакал над некоторыми страницами, снова восхищался этим чудным, точно из мрамора вырубленным языком и горделиво вспоминал, что имею честь пользоваться Вашею дружбою. Но только теперь я более ценю и понимаю глубину Ваших образов и тот нравственный свет, который от них разливается"^**. Очерк "Иван Александрович Гончаров" Анатолий Федорович начинает вступлением, имеющим значение, выходящее за рамки очерка: такова его творческая манера. Он говорит о значении для родной словесности, для России двух человек - Герцена и Гончарова, различных по силе их творческого порыва.

^* (В начале 70-х годов А. Ф. Кони познакомился с И. А. Гончаровым и пользовался его неизменным дружеским расположением. "В моем жилище,- писал Кони,- хранится толстая пачка его писем, полных живого и глубокого интереса, а со стен на меня смотрят Вера с Марком Волоховым и Марфинька в оригинальных рисунках Трутовского с посвящением их автору "Обрыва", завещанные мне последним" (Кони А, Ф, Собр. соч., т. 6, с. 279-280).)

^** (Кони А. Ф, Собр. соч., т. 8, с. 53-54. )

А. Ф. Кони обратил внимание на такую сторону творчества Гончарова, как стремление показать национальную природу русского человека, народные его свойства независимо от того или иного общественного положения. Другую особенность писателя Кони видит в постепенной выношенности его произведений. И "Обломов", и "Обрыв" писались долгие годы и появились сначала в виде отдельных, имевших самостоятельный характер произведений.

Задолго до появления "Обломова" был опубликован "Сон Обломова", а "Обрыву" предшествовала "Софья Николаевна Беловодовач По мнению Кони, медлительному, но творческому духу Гончарова было свойственно страдальчески переживать тяжелые муки рождения своих произведений (он часто сомневался в себе, падач духом, бросал написанное и принимался за начатое снова, то не доверяя своим силам, то пугаясь разгар своей фантазии). Рабочая сторона творчества давалась Гончарову нелегко, а в авторские корректуры им включались обширные места; рукописи но нескольку раз переделывались, а подписанные к печати корректуры требовались обратно для новой переработки. На творчество Гончарова определенное влияние оказывало его материальное положение и состояние здоровья. Ему приходилось служить и, следовательно, значительную часть временя отдавать государственной службе (продолжительное время он занимал место цензора, был редактором газеты "Северная почта", окончил спужбу по выслуге скромное пенсии в звании члена главного управления по делам печати). К своим обязанностям по службе Гончаров относился, как человек строгого долга, глубоко добросовестно и с благородной самостоятельностью мнений, всегда направленных на защиту мысли, дарований и правды^*.

^* (См.; Кони А. Ф. Собр. соч., т, 6, с, 283-284.)

В произведениях Гончарова чувствуется подтверждение того, что он писал только то, что переживал, чувствовал, видел и знал. Поэтому в них нет ничего условного, отвлеченного или фантастического. Все его произведения, подчеркивает А. Ф. Кони,- это художественные отклики на жизнь, почерпнутые из реальной действительности. В них вначале содержится личное переживание - "Обыкновенная история", затем рисуется типическое явление русской жизни - "обломовщина", и, наконец, в "Обрыве" развертывается обширная бытовая картина с выхваченными из жизни лицами, группирующимися вокруг "бабушки", за которой просматривается Другая великая бабушка - Россия. Кони справедливо относит "Обыкновенную историю", "Обломова" и "Обрыв" к драгоценным вкладам в русскую словесность. Он дает высокую оценку и другим произведениям Гончарова, таким, как "Слуги", "Фрегат Паллада", а также блестящему критическому анализу "Горя от ума", содержащему не превзойденную по тонкости и глубине оценку Чацкого, который был "сломлен количеством старой силы, нанеся ей в свою очередь стремительный удар качеством силы свежей"^*. По мнению Кони, "Обломов" Гончарова так же бессмертен, как Чичиков Гоголя.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 6, с. 288-289. )

В произведении, посвященном Ивану Александровичу Гончарову, А. Ф. Кони вслед за разбором его творчества переходит к анализу характера художника, настроений его души - к вопросу весьма сложному, деликатному. Кони вводит читателя в мир отношений Гончарова и Тургенева^*. Он увидел в Гончарове душу тревожную, хотя многие охотно отождествляли его с Обломовым, тем более что его внешнее спокойствие, грузная фигура, медлительная походка и спокойный, слегка апатичный взгляд красивых серо-голубых глаз давали к этому некоторый повод. А. Ф. Кони утверждает, что от характерных свойств Обломова - задумчивой лени и ленивого безделья в Иване Александровиче Гончарове не было и следа. Он был большим тружеником. Его переписка могла бы составить целые тома: это была неторопливая беседа человека, который хочет подробно и искренне поделиться своими мыслями и чувствами и рассказать о том, что с ним происходит. Он страшился активного участия в каких-либо торжествах и был противником своих юбилеев. Когда зашла речь о его литературном юбилее, он пришел в болезненное волнение и настойчиво уговаривал всех не участвовать в этом. 31 декабря 1882 г. на квартире И. А. Гончарова все же собрались члены "круглого стола" "Вестника Европы" А, Ф. Кони, М. М. Стасюлевич, А. А. Краевская, Я. П. Полонский, А. Н. Пынин, В. Д. Спасович и другие и преподнесли ему в честь 50 летия литературной деятельности мраморные часы с бронзовым изображением Марфиньки из "Обрыва". Никаких приветственных речей по воле юбиляра не было сказано. И этот же, как он сам себя называл, "угрюмый нелюдим" бывал жив, остроумен и даже весел, когда оставался в небольшом кругу друзей. Прелесть его ярких воспоминаний и рассказов заставляла окружающих забывать свою усталость. В его рассказах искрилась живая наблюдательность, нежная любовь к русскому человеку, глубокое понимание его свойств.

^* (См.: Там же, с. 290-293. )

Работа А. Ф. Кони о Гончарове заканчивается так: "На новом кладбище Александро-Невской лавры течет речка, один из берегов которой круто поднимается вверх. Когда почил Иван Александрович Гончаров, когда с ним произошла всем нам неизбежная обыкновенная история, его друзья - Стасюлевич и я - выбрали место на краю этого крутого берега, и там покоится теперь автор Обломова ... на краю обрыва..."^*.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 6, с. 300. )

Таково краткое изложение очерка А. Ф. Кони об И. А. Гончарове.

Анатолием Федоровичем Кони написаны также прекрасные очерки о Д. В. Григоровиче, И. Ф. Горбунове, A. Ф. Писемском, А. Н. Апухтине, А. П. Чехове, B. В. Стасове, А. Н. Островском, М. Ю. Лермонтове, а некоторым писателям он посвятил по нескольку статей. Так, о Некрасове написано два очерка: "Николай Алексеевич Некрасов" и "Мотивы и приемы творчества Некрасова"; о Тургеневе - четыре: "Тургенев", "Памяти Тургенева", "Похороны Тургенева", "Савина и Тургенев"; о Достоевском - три: "Федор Михайлович Достоевский"; "Ф. М. Достоевский" и "Еще о Достоевском".

Как литератор, портретист А. Ф. Кони не прошел мимо своих современников - государственных деятелей. Галерея крупных сановников представлена в очерках, в которых талантливо запечатлены образы тех, кто стоял у кормила власти в царской России. Сюда вошли те люди, с которыми Анатолий Федорович встречался, вступал в деловые отношения по работе, а в ряде случаев был связан и личной дружбой. Это очерки "Граф Дмитрий Алексеевич Милютин", "Сергей Юльевич Витте", "Граф М. Т. Лорис-Меликов", "Петр IV", о графе П. А. Шувалове^*. Это были люди разные по своим способностям, по отношению к служебному долгу, а главное - по своим человеческим достоинствам. Но каждый из них верой и правдой служил русскому самодержавию. Наряду с портретом военного министра, истинного патриота своего отечества, крупного военного деятеля профессора Д. А. Милютина и одного из самых реакционных государственных деятелей России - графа Шувалова даются портреты С. Ю. Витте, который был главою правительства и де-юре, и де-факто, и М. Т. Лорис-Меликова, возглавлявшего верховную распорядительную власть. С Милютиным и Лорис-Меликовым Кони сблизился уже после их выхода в отставку. С Витте он имел несколько встреч по службе еще тогда, когда тот делал свою карьеру, а с графом Шуваловым его служебные пути переплетались довольно часто. Милютин и Лорис-Меликов относились к числу наиболее влиятельных сановников времен царствования Александра II (1855-1881 гг.), а Витте играл существенную роль при Александре III.

^* (Там же, т. 5. )

А. Ф. Кони пришел к выводу (в очерке о графе Шувалове), что покушение Каракозова на императора Александра II 4 апреля 1866 г. послужило поворотным пунктом во внутренней политике царизма: от преобразований к постепенно возраставшему недоверию к обществу, подозрительному отношению, к молодому поколению и сомнениям в целесообразности уже осуществленных реформ^*. Государь был не только напуган, но и глубоко огорчен неожиданным покушением. Этим не замедлили воспользоваться те, кому были не по душе "великие реформы", кто мечтал о возвращении в той или иной мере крепостных порядков, а издатель "Гражданина" князь Мещерский открыто призывал "поставить точку" на преобразованиях. В такой обстановке крупные чиновники либерального толка уходили со своих постов и на смену им приходили наиболее реакционные силы. Но в окружении императора Александра II оставались также лица прогрессивные и влиятельные. К их числу принадлежал Дмитрий Алексеевич Милютин (1816-1912 гг.), литературный портрет которого так ярко написан Кони.

^* (См.: Кони А. Ф. Собр. соч., т. 5, с. 278. )

В очерке о Милютине приведено два эпизода, располагавших Кони к личным встречам и товарищеским связям с ним. По запросу военного министра Милютина Кони, молодой в то время юрист, окончивший Московский университет, был направлен на работу по юридической части в Военное министерство (1866 г.). Тогда Кони впервые увидел Милютина и "испытал деловую приветливость, с которой он умел отнестись к недавнему студенту, еще чуждому служебных обычаев"^*. Причисленный к Военному министерству, Кони выполнял специальные историко-юридические работы, необходимые для разных преобразований, назревавших в Военном министерстве. Он принимал участие в выработке военно-судебных уставов.

^* (Там же, с. 219. )

По поручению начальника штаба генерала Гейдена Кони дважды докладывал различные справки военному министру, который быстро и точно ориентировался в вопросах юридического характера. Переход Кони на работу по специальности, выражаясь современным языком, целиком зависел от решения военного министра. А. Ф. Кони получил предложение занять должность помощника секретаря Петербургской судебной палаты. Решение Милютина - "Желал бы удержать, но не считаю себя вправе" - Кони вспоминал с благодарностью. 12 лет спустя, когда он уже занимал известное положение в судебном ведомстве и когда на него посыпался град упреков и обвинений в связи с оправдательным приговором по делу Веры Засулич, Милютин как член правительства выступил на заседании Совета министров 3 апреля 1878 г. в защиту Кони, заявив, что председатель суда правильно исполнил свой долг. Кони с радостью узнал об этом заступничестве.

Из очерка Кони о Милютине и их переписки видно, что они были единомышленниками. В письме к Милютину от декабря 1904 г. Кони писал: "Время мы переживаем действительно странное и, скажу откровенно, страшное. Общество вырывается из пеленок, в которых его насильственно держали долгие годы, усыпляя его ум и атрофируя в нем чувство собственного достоинства"^*.

^* (Там же, т. 8, с. 213. )

Весьма сложной политической фигурой на русском государственном небосклоне был Сергей Юльевич Витте (1849-1915 гг.). Очерк о нем Анатолий Федорович написал уже в годы Советской власти. Очерк был издан и вошел затем в т. 5 (посмертный) "На жизненном пути" (1929 г.). Здесь уместно напомнить, что вслед за брошюрой А. Ф. Кони появилась книга академика Е. В. Тарле о Витте. В связи с ее выходом Кони в одном из писем (19 мая 1927 г.) писал: "Новый академик Тарле прислал мне свою свежую книжку о Витте. Он рассматривает с другой плоскости, чем в моей вышедшей книжке о Витте... но оба мы сходимся во взглядах на то, что этот огромный государственный человек, гениальный в своем творчестве, был во всем, что касается личной жизни и властолюбия,- ничтожным человеком"^*. В свою очередь, получив книжку Кони в январе 1927 г., академик Тарле прислал ее автору благодарственную открытку, в которой Дал книге высокую оценку: она "написана с присущим Вам мастерством. Я прочел ее с истинным наслаждением. Преданный Вам Е. В. Тарле"^**.

^* (Там же, т. 5, с. 465. )

^** (РО ИРЛИ, ф. 134, оп. 3, д. 1674, л. д. 1. )

"Моя служебная деятельность,- пишет А. Ф. Кони в очерке о Витте,- дала мне возможность и случай неоднократных встреч с Витте и даже совместной работы с ним"^*. Впервые это произошло в 1876 г. во время работы в комиссии, учрежденной для исследования железнодорожного дела в России (в этой комиссии Кони был представителем от Министерства юстиции, а Витте - от железнодорожного ведомства). Работа комиссии продолжалась четыре года и завершилась окончанием проекта общего железнодорожного устава. Несколько лет спустя Кони опять встретился с Витте, но уже в другой обстановке. 17 октября 1888 г. произошло крушение царского поезда, следовавшего из Крыма в Петербург. Часть вагонов была повреждена, некоторые совершенно разрушены, 22 человека убиты и 41 ранен. Руководство расследованием обстоятельств крушения было возложено на обер-прокурора уголовного кассационного департамента Сената А. Ф. Кони^**. В процессе расследования в Харькове, где работала комиссия, на ее заседание был приглашен начальник движения юго-западных дорог Витте, который, прибыв в Харьков, через прокурора окружного суда обратился к Кони с настоятельной просьбой быть выслушанным им наедине еще до дачи официальных показаний. Кони спросил у Витте, какие могут быть секреты между ними, на что тот ответил, что во имя общей работы в комиссии по железнодорожному транспорту он рассчитывает на любезность и просит войти в его положепие в связи с тем, что ему "предстоит очень важное назначение, зависящее от министров финансов и путей сообщения, которым определится вся... будущая карьера... Это может разрушить всю созревшую комбинацию". "Я не знаю, что делать,- говорил Витте.- Прошу у вас дружеского совета. Скажите, как выйти из этого положения? Я решительно не могу рассказать всего, что мне известно"^***. Кони обратил внимание, что Витте чрезвычайно волновался, но по существу просьбы сказал, что как свидетель первостепенной важности по делу и по закону, и по совести он обязан дать вполне правдивые показания, ничего не утаивая. Единственный совет - говорить правду. Еще больше волнуясь, Витте ответил, что тогда он должен будет дать показания против министра путей сообщения. И опять последовали просьбы Витте: "Я вас все-таки очень, очень прошу, нельзя ли что-нибудь сделать, помочь мне". Было принято решение, что Витте сам напишет свои показания, отвечая на вопросы, поставленные следователем (показания Витте были даны очень искусно и глубоко продуманно).

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 5, с. 239. )

^** (Там же, т. 1, с. 420-495. )

^*** (Там же, т. 5, с. 245. )

А. Ф. Кони пишет, что с именем Витте связан целый ряд реформ по усовершенствованию государственного аппарата царской России и значительных внешнеполитических ее акций и по развитию экономики.

В январе 1907 г. А. Ф. Кони был назначен членом Государственного совета, и его встречи с Витте стали носить характер совместного участия в обсуждении вопросов, там рассматривавшихся. Из бесед с другими членами Государственного совета Кони понял, что многие из этих людей относились к Витте с недоверием, отчужденно, а некоторые из них даже питали к нему ненависть. Они полагали, что Витте стал губителем самодержавной России, оказавшим решающее влияние на слабовольного и малодушного монарха, испуганного революцией. По словам Кони, в Государственном совете Витте был одинок, он не вступал ни в одну и" его партийных групп.

До 1914 г. Витте часто выступал в Государственном совете, ища повода так или иначе коснуться своей прошлой работы как министра и как государственного деятеля в период перед Манифестом 17 октября. В выступлениях он подчеркивал свое уважение к памяти "величайшего из монархов и богатыря русского духа Александра III" и неоднократно повторял, что быть министром у такого монарха считал для себя высочайшим счастьем. Что касается Николая II, то Витте скороговоркой и понизив голос лишь упоминал его имя. А. Ф. Кони расценил такое его свойство как признак человека, не стесняющегося резко и определенно высказывать свою мысль, без словесных компромиссов и приспособленчества. Кони подчеркивал, что в ряде случаев Витте не щадил самого себя, вспоминая свои прошлые ошибки. В частности, он признавался, что, став министром финансов и внеся проект указа об обеспечении рабочих от увечий и несчастных случаев, он по своей "малоопытности" не нашел в себе мужества защищать его до конца и, когда проект встретил оппозицию в общем собрании Государственного совета группы Победоносцева, взял его обратно, чтобы переделать или положить под сукно.

При обсуждении в Государственном совете вопросов бюджета в адрес Витте нередко бросались упреки в отношении введенной по его проекту в 1894 г. винной монополия, которую в народе стали называть "винополия". Казенная продажа спиртных напитков увеличила доход казны, по и пьянство развилось в огромных масштабах. Говоря об этом, А. Ф. Кони приводит ряд показателей, представляющих определенный интерес. За 20 лет после введения винной монополии население России увеличилось на 20%, доход же казны от ее введения возрос на 133%. В 1906 г. население России пропивало ежедневно 2 млн. руб. В 1902 г. в полицейские камеры для вытрезвления в Петербурге при населении в 1200 тыс. было принято 53 тыс. человек, т. е. 1 из каждых 23 человек. "Казенная лавка... не исполнила своей главной обязанности: не упразднила старого питейного дома с его вредными атрибутами - с продажей вина в долг, с допущением к распитию малолетних и пьяных... Этот питейный дом только из явного стал тайным, т. е. более опасным^*. Отстаивая "винополию", Витте выступал в Государственном совете в защиту мероприятий попечительства о народной трезвости. Любопытно, что если питейный доход в бюджете России составлял 700 млн. руб., то на меры по части народной трезвости ассигновывалось лишь 4500 тыс. руб. в год.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 5, с. 268-269. )

Из очерка о Витте отчетливо видно, как два крупных государственных деятеля каждый по-своему понимали и выполняли свои служебные и общественные функции.

В очерке "Петр IV", посвященном П. А. Шувалову (1827-1889 гг.), дана характеристика одного из самых реакционных государственных деятелей царской России. Шувалов^* был активным противником реформ 60-70-х годов, особенно судебной реформы. И если в начале очерка А. Ф. Кони пишет о поворотном пункте внутренней политики России, связывая это с покушением Каракозова на Александра II, то из последующего изложения становится ясно, что не последнюю роль в этом играл хитрый и коварный Шувалов^**. Кони отмечает, что под влиянием таких "деятелей", как Шувалов, ушли с государственной сцены крупные прогрессивные деятели: министр народного просвещения А. В. Головнин, замещенный графом Д. А. Толстым, и министр юстиции За-мятнин, "повинный" в проведении "зловредных начал" Судебных уставов.

^* (В 1845 г. П. А. Шувалов окончил Пажеский корпус, служил в конной гвардии. С 1854 г.- адъютант военного министра. В 1857-1860 гг.- петербургский обер-полицмейстер, в 1860-1861 гг.- директор департамента общих дел МВД. Он принадлежал к крайним консервативным кругам. В 1861 г.- начальник штаба корпуса жандармов и управляющий. Третьим отделением. В 1866-1874 гг.- шеф жандармов и главный начальник Третьего отделения. См.: Советская историческая энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1976, т. 16, с. 362. )

^** (См.: Кони А. Ф. Собр. соч., т. 5, с. 279. )

Шувалов, продолжает Кони, уяснил для себя, что существование "Третьего отделения собственной его величества канцелярии" было в значительной степени эфемерным, что это учреждение не имело прочных корней и могло быть ликвидировано одним росчерком пера, что впоследствии и сделал граф Лорис-Меликов. Поэтому Шувалов задался целью "привить" свое ведомство к прочим учреждениям, без существования которых в условиях того времени немыслимо было никакое общество. "Наиболее подходящим в этом отношении,- писал Кони,- конечно, оказался суд в своей задаче исследования преступлений и осуществления карательного закона"^*. Шувалов позаботился и о расстановке кадров, с помощью которых он проводил свою линию. По его рекомендации министром юстиции назначается граф Пален, с благоволения которого Шувалову удалось протащить закон от 19 мая 1871 г. В силу этого закона по политическим преступлениям, а также по общим в особо важных случаях чины жандармского корпуса были поставлены в подчинение прокурорского надзора. Это не повысило знаний и понимания невежественных в юридической области жандармов, но развратило прокуратуру, чины которой из наблюдателей за законностью действий жандармов часто превращались в активных участников дознаний, строили на этом карьеру и вскоре забывали о своих прямых обязанностях публичных обвинителей.

^* (Там же. )

Обобщив сложившуюся практику, Кони представил в 1878 г. наследнику престола, будущему Александру ΙΙΙ, специальную записку, в которой осуждались неправомерные действия жандармских чинов и забвение прокурорами их надзорных функций, но она не была принята во внимание. После расцвета талантов, появившихся в прокуратуре с введением Судебной реформы 1864 г., следствием описанной практики стало то, что влиятельные места в прокуратуре стали занимать лица, о способностях и заслугах которых приходилось слышать такие отзывы: "Да он не выступал ни разу публично, но он произвел замечательное политическое дознание в Харькове, Киеве и т. п., и его только путем повышения можно было удержать в судебном ведомстве от блестящего перехода в администрацию".

"Цель Шувалова была достигнута. Тесно переплетаясь с прокурорским надзором, чины жандармской полиции надолго обеспечили себе существование в государственном механизме, а их шеф получил возможность докладывать государю "о внутренних врагах", открытых и усмотренных уже не недомыслием "синих тюльпанов", а совокупною их деятельностью с высокообразованными чинами судебного ведомства"^*. Чтобы придать взглядам и действиям жандармерии видимость носящих правовой характер, Шувалов учредил при шефе жандармов особую должность юрисконсульта. На эту должность был подобран им самим прокурор Петербургского окружного суда М. Баженов, человек, обуреваемый страстью "пожить". В судебном ведомстве эту должность стали именовать так: "протоиерей при доме терпимости", Подчинив себе прокурорский надзор, Шувалов пустил корни в ведомство внутренних дел и взял в свои руки пересыльную часть тюремного дела.

^* ( Кони А. Ф, Собр. соч., т. 5, с. 280. )

Меткую характеристику П. А. Шувалову дал Ф. И. Тютчев в эпиграмме:

 Над Россией распростертой
 Встал внезапною грозой
 Петр по прозвищу четвертый,
 Аракчеев же - второй.

А. Ф. Кони приводит интересные примеры, характеризующие "Петра IV". В 1871 г. под руководством Кони производилось расследование по серьезному делу о подделке акций Тамбовско-Саратовской железной дороги. Сама подделка совершалась в Брюсселе и довольно искусно. К участию в ней был привлечен библиотекарь Медико-хирургической академии доктор Никитин. Когда по делу пришлось произвести обыск в огромной библиотеке академии с целью выемки спрятанных там поддельных акций, для оцепления здания потребовалась многочисленная стража, были приглашены чины корпуса жандармов. Обыск продолжался всю ночь и дал положительный результат: акции нашли. В ту же ночь у шефа жандармов графа Шувалова состоялся бал, на котором присутствовал государь. Интересуясь ходом обыска, Шувалов ежечасно наводил справки у начальника командированных для этого жандармов и тотчас же поспешил доложить царю о достигнутом успехе как о доказательстве целесообразности и пользы нового закона.

Через два дня министр юстиции граф Пален передал Кони, что Шувалов желает лично от него узнать, как действовали его чины, и просит приехать к нему. Приняв Кони весьма любезно, Шувалов спросил: "Ну, а что мои скоты?" Кони сделал вид, что не понял, о ком идет речь, и переспросил Шувалова, кого он имеет в виду. "Он понял мой намек,- пишет Кони.- Его тонкое лицо слегка покраснело, он на мгновение презрительно прищурил глаза, оглянул меня с ног до головы, но затем тотчас овладел собою и с недоброю усмешкою сказал: "Я так резко выразился о бывших при обыске жандармских чинах: ведь они, вероятно, шагу ступить не умели?" - "Промахи во всяком новом деле возможны, но указания следователя были ими исполнены вполне усердно и по возможности толково".- "Очень приятно слышать такую оценку",- сказал он и, вдруг переходя в надменный тон и гордо закинув голову, прибавил: "А я со своей стороны должен объявить вам, что государь император изволит быть доволен вашими действиями по этому делу". И я в свою очередь понял, что хотел мне этим сказать "Петр IV". "Ты задумал меня учить, как выражаться о моих подчиненных,- сквозило в его словах,- так я тебе напомню, что я могу говорить с тобою именем государя". Но я поднял перчатку, ответив, что мне будет очень приятно услышать об этом от министра юстиции, моего непосредственного начальника, которому, конечно, о высочайшем удовольствии уже сообщил он, граф Шувалов, для объявления мне. Шувалов скользнул по мне мимолетным взглядом, и мы простились молча"^*.

^* (Кони А, Ф. Собр. соч., т. 5, с. 284. )

По всей видимости, такая встреча не вызвала восторга у Шувалова. Через полгода после этого Кони встретил Шувалова, выходящего из кабинета министра юстиции. Он прошел мимо, бросив на Кони высокомерный взгляд, как на совершенно незнакомого человека.

Как и всякий бонза, Шувалов имел немало недоброжелателей, активно стремившихся возбудить против него подозрительность Александра II. Однако царь искусно скрывал назревавший гнев. Но однажды за карточным столом, когда Шувалов чувствовал себя чуть ли не равным императору, Александр II сказал вздумавшему будто бы конкурировать с ним "Петру IV": "А знаешь, я тебя назначил послом в Лондон". Это настолько ошеломило Шувалова, что он долго не мог прийти в себя. Через неделю после того, как об этом назначении было опубликовано в печати, Кони, провожая кого-то из близких знакомых на Николаевском вокзале и проходя по платформе станции, увидел у последнего вагона первого класса генерала в конногвардейской фуражке, окруженного небольшой группой провожающих, но не узнал в нем Шувалова. "Но, когда я проходил второй раз мимо группы у вагона и стал вглядываться в генерала, последний мне приветливо поклонился,- пишет Кони, - и я узнал в нем действительно Шувалова. Но это был совсем другой человек. Он поразительно изменился, согнулся и как-то весь поблек. Куда девались гордый подъем головы, надменное выражение лица и презрительное прищуривание глаз. Он имел вид человека, поколебавшегося в уважении к самому себе и пристыженного в глазах общества. А между тем звание посла... было по широте и ясности задач, конечно, выше сомнительной прелести "начальника III отделения" и верховного наушника при русском государе. Но, таково уже свойство многих русских людей, хлебнувших власти: не источник последней и не цели, ею преследуемые, заставляют их ценить свое положение, а исключительно ее объем и внешние атрибуты"^*. На дипломатическом поприще Шувалов пробыл недолго и исчез с горизонта, не оставив о себе сколько-нибудь заметных следов.

^* (Кони А. Ф. Собр. соч., т. 5, с. 285. )

А вот характеристика того же Шувалова в последние годы его жизни, когда он действовал как член Государственного совета. Участвуя в заседаниях комиссии, обсуждавшей вопросы, связанные с изменением устава о всеобщей воинской повинности, Шувалов говорил "без надобности долго, привязчиво к мелочам и притом бестолково"^*. Таков один из современников А. Ф. Кони, с которым ему приходилось встречаться по службе. Один... А сколько их таких осталось вне кисти художника Кони.

^* (Там же, с. 287. )