Из беседы с корреспондентами и литературными сотрудниками газеты "Социалистическое земледелие" 30 декабря 1942 г.

Вам приходится бывать в колхозах. Не отказывайтесь выступать у них на собраниях. Им интересно послушать свежего человека, а вы поделитесь тем, что знаете. И не замазывайте. Скажите, что были у меня и что я, узнав, как они плохо вывозят хлеб, ругал их. В своей речи в Ярославле я прямо сказал колхозникам, что положение неважно, конечно, хорошим оно будет тогда, когда мы выгоним немцев. У нас принято или все хвалить, или все ругать. А тут нужно увязать с фронтом. Не надо кричать, что мы бьем, гоним, а показать, что борьба тяжелая, немцы захватили у нас большую территорию, но мы их тоже неплохо бьем. Я не хочу быть пророком, но надо сказать, что пока дело развивается неплохо. Сказать же, что мы их уже разбили, что их армия уничтожена, еще нельзя. Впереди еще очень много всего. Мы много взяли в плен. Но не забывайте, что Брусилов, взявший в плен 400 тысяч человек, говорил, что это сражение стратегического значения не имело. Мы взяли в плен 150 тысяч человек. Это безусловно имеет тактическое значение. Взятие Котельникова имеет еще большее тактическое значение. Вот если бы взять Ростов, это было бы большим делом. Но пока эта задача еще не решена, и она не легко решается. Наша армия и раньше боролась хорошо и теперь хорошо борется, но разница в том, что теперь она стала более умело бороться. Затем потери немцев сейчас значительно большие, чем у нас, что тоже имеет значение. Все это нужно рассказать, но не так, что "гром победы раздавайся", а поумереннее, фактов больше. Немцы дерутся отчаянно. У нас иногда говорят, что немцы плохо дерутся. Как же так: плохо дерутся, а взяли у нас такую территорию? Тут простой логики нет! Я в своей ярославской речи прямо сказал, что это самый сильный враг в мире, он умеет драться и умеет умирать. Вот они сидят в окружении под Сталинградом уже месяц. Это показывает большую организованность и стойкость. Как эта стойкость получается, это другой вопрос. Если вы так расскажете, то колхозники увидят, что вы серьезно подходите к вопросу. А то приедет агитатор и начнет кричать, что мы всех бьем, а у самого нос в крови. Так не годится! Надо, чтобы все было соразмеренно...

Я думаю, что такая агитация будет более действенной. Конечно, нужно разузнать прежде, что это за колхоз, какие там люди, чтобы можно было задеть их за живое, чтобы начали сами выступать. А когда начнут выступать, тогда многое откроется само собой и можно смело сказать, что ты свое дело выполнил. Когда у меня были колхозники и спрашивали, чего мы хотим, то я сказал, что сейчас идеальным бы было, чтобы люди работали 24 часа в сутки и не ели, - вот идеал. А теперь Давайте думать, как можно безболезненно отойти от этого идеала. Я в Ярославле льноводам сказал: "Вы производите лен, это ценность. Ваш лен идет на парашюты, на самолеты, но парашюты, если летчик снижается не на нашей территории, уничтожаются, самолеты разбиваются, значит, эти ценности уничтожаются и весь ваш труд пропадает, пропадает потому, что война, если бы ее не было, ваш труд не пропадал бы. Но ведь не мы войну начали, мы ее всеми мерами избегали, она началась не по нашей вине, и нужно ее с победой окончить".

Будут вас спрашивать о союзниках, как тут говорить?

Я говорю, что в драке на других надеяться трудно. Будем бить сами немцев - и союзники у нас будут, а если нас будут бить, трудно ожидать союзников. Во всяком случае, нужно быть готовыми к тому, чтобы драться нам, а никому другому.

Но главное, напирайте на сбор средств. Скажите, что это действительно ценная помощь фронту, призовите их перекрыть тут все нормы, показать миру, что они действительные патриоты. Минин шел на заклад жен и детей, а вы только советские деньги вносите. Это, конечно, меньшая жертва. Это очень хорошо, но нужно больше давать, а то вы от Минина и Пожарского далеко отстали. Нажимать надо, но нажимать тактично. Скажите: что же вы отстаете от других? Вот в таком-то колхозе столько-то внесли, а у вас нет ни одного внесшего 100 тысяч, а, по всей видимости, такие должны быть. И сказать это ао-простецки, как будто бы случайно вырвалось. Если скажут, что у нас такой слабый колхоз, тогда вы скажите, что "я ведь ничего, так попросту сказал, среди своих ведь". Тогда они будут больше прислушиваться. Вот если так поговорите, то это больше подействует. А когда люди говорят речи, говорят гладко, все у них отшлифовано, то это на народ как-то успокоительно действует и слушают спокойно, не волнуясь; такая речь не задевает, не будоражит мысль. А когда скребком поскребешь, тогда зашевелятся. Вы и пожаловаться им можете: ругают нас с вами в Москве, вот мы до чего дожили! Конечно, так речь построить труднее, чем с готовыми формулами. Но и такую речь надо продумать, подготовить, это ведь изредка импровизацией удается взять. Желательно, чтобы после вашего разговора вас окружили: одни с протестами, другие с одобрениями. Такая школа и вам кое-что даст. У вас ведь нет такой старой школы, как у нас, например. Мы выступали, правда, с чисто политическими речами, но зато в нашей аудитории всегда были не только приверженцы, но и противники: меньшевики, эсеры. Иногда какой-нибудь молодой товарищ загнет что- нибудь похожее на анархизм, приходится выступить. И скажешь: товарищ выступил правильно, вы придираетесь к словам, а по существу тут вот что. Нам приходилось во время выступлений всегда ухо остро держать. Вы к этому не привыкли. Аудиторию всегда надо немножко задеть, чтобы расшевелить, овладеть ею. Это может и не удаться всегда, но, во всяком случае, к этому нужно стремиться. Я как-то давно выступал в Казанской губернии. Вдруг выходит одна женщина и говорит: "Вот ты в сапогах ходишь, а где у нас сапоги?" А у меня тогда, правда, хорошие сапоги были. Но и женщина была хорошо одета. Я посмотрел на нее и говорю: "А что же вы хотите, чтобы председатель ЦИК, представитель верховной власти, приехал к вам в лаптях?" И кругом закричали: "Правильно, правильно, эта дура-баба не понимает этого!", а я продолжаю: "Если вы будете в лаптях, так это никому не бросится в глаза, а если я пойду в лаптях, то как на это кругом посмотрят?" Я не стал защищаться, и народ понял, что правильно.

"О корреспондентах и корреспонденциях", стр. 166-169.