Генри Пальмерстон

Если он не для всякого дела хорош как государственный деятель, то по крайней мере, как актер, он годится для любой роли. Ему одинаково хорошо дается как комический, так и героический стиль, как пафос, так и фамильярный тон, как трагедия, так и фарс, впрочем, фарс, пожалуй, больше всего соответствует его душевному складу. Он не первоклассный оратор, но совершенный полемист. Обладая удивительной памятью, большим опытом, непревзойденным тактом, никогда не изменяющим ему presence d'esprit (Присутствием духа, находчивостью. - Ред), гибкостью светского человека, будучи тончайшим знатоком всех парламентских махинаций, интриг, партий и деятелей, он великолепным образам и с приятной непринужденностью действует при сложных обстоятельствах, приспосабливаясь к предрассудкам и используя впечатлительность своей публики. При этом его циничная наглость служит ему защитой от всяких неожиданностей, его эгоизм и ловкость предохраняют его от всяких признаний в порыве откровенности; его крайняя фривольность, его полное равнодушие, его аристократическая пренебрежительность оберегают его от запальчивости. Своими исключительно удачными шутками он умеет всех расположить в свою пользу. Никогда не теряя самообладания, он постоянно оставляет разгоряченного противника в дураках. Если он и не способен овладеть каким-нибудь предметом, то все же умеет им играть, а если ему недостает общих воззрений, то зато он всегда готов плести изящный узор из общих фраз.

К. Маркс, Лорд Пальмерстон, статья первая. Сочинения, изд. 2, т. 9, стр. 360.

Если Гладстон вводит в заблуждение видимостью глубины, то Пальмерстон обманывает кажущейся поверхностью. Свою действительную цель он умеет искусно скрыть эффектными кое-как склеенными фразами и ничего не говорящими уступками общественному мнению момента. Его кабинетская речь уже восемь дней лежит перед публикой. Ежедневная и еженедельная пресса провентилировала ее, проработала, прокритиковала. Его враги говорят, что после многомесячного разговора на языке старика Эбердина, он счел снова уместным в течение вечера поговорить на языке старого Пальмерстона. Они говорят: благородный лорд ручается за самого себя. Но кто же поручится за благородного лорда? Они называют его речь ловким фокусом, поскольку ему удалось избежать всякого определенного объяснения по поводу своей политики и принять столь эластичную воздушную форму, что нет никакой возможности где-либо за него ухватиться. Напротив, его друзья без всяких колебаний признают музыкой тот ветер, который он пустил в ход риторикой своего органного концерта. Он сразу правильно оценил ситуацию, в которой должен был предстать перед палатой и страной. "Кого я имею перед собою? На одной стороне находятся те, которые полагают, что мы были недо-статочно энергичны в ведении войны, а на другой стороне те, которые пытаются довести страну до позорных условий мира; на одной стороне находятся люди, которые упрекают нас, что мы втянулись в бесполезные и парализующие войну переговоры с Австрией, а на другой - те, которые думают, что мы

в этих переговорах пошли недостаточно далеко и расстроили их путем чрезмерных требований". Так он сам занял позицию золотой середины. Нападки сторонников войны он отразил указанием на сторонников мира, а сторонников мира - ссылкой на сторонников войны. Выступление против безусловных сторонников мира дало ему повод для хорошо рассчитанных извержений патриотического жара, торжественных заверений в неизменной энергии и всех тех хвастливых слов, которыми он часто надувал "дураков". Он польстил национальному самолюбию, пересчитав те громадные средства, которыми располагает Англия - его единственный ответ на обвинение в неспособности управлять большими средствами. Благородный лорд, - сказал Дизраэли, - напоминает ему выскочку, который хочет выставить свое богатство перед любовницей: у меня есть дача, дом в городе, картинная галерея, прекрасный погреб. Так и Англия имеет Балтийский флот, флот на Черном море и ежегодный государственный доход в 80 миллионов фунтов стерлингов и т. д. Между тем под покровом дешевых риторических украшений, к которым свелась вся речь Пальмерстона, ему удалось мимоходом сделать определенное заявление, к которому он сможет вернуться позже при подходящем случае и провозгласить его как санкционированный палатой принцип его политики. Ни одна английская газета не отметила этого, но искусство пальмерстоновских речей всегда заключалось в том, чтобы скрывать их острие и вытравлять его из памяти слушателей ровным и мелководным потоком фразеологии.

К. Маркс, Предложение Дизраэли. Сочинения, т. X, стр. 434-436.