Сигизмунд Боркгейм

...Боркгейм говорил (или, вернее, читал по бумажке) больше двадцати минут, между тем как по регламенту время ораторов было ограничено лишь десятью минутами. Естественно, что он считает себя не хуже Гарибальди и Эдгара Кине. Во-вторых, он взошел на трибуну в величайшем волнении и, как Эккариус говорит, "не дал себе самому говорить". Никто его не понял. Слышны были лишь несколько общих замечаний о Шульце-Деличе, при которых Фогт сорвался со своего места и сжал оба кулака, и о казаках. Это было истинным счастьем. Его речь считали значительной потому, что ее не поняли. Он поэтому играет некоторую роль как в "Times", так и в французской прессе. Но вот неприятная сторона этого дела. Этот дурак хочет напечатать свою речь по-немецки, по-английски и по-русски и во Французском оригинале. Последний лежит предо мной. Он послал его мне с тем, чтобы Лафарг его просмотрел. За исключением нескольких общих замечаний, подсказанных мной, этот оригинал представляет собой не только безвкусную белиберду, но часто чистейшую бессмыслицу.

Из письма К. Маркса Ф. Энгель су, 4 октября 1867 г. Сочинения, т. XXIII, стр. 450-451.

Я боюсь, что Боркгейм, сам того не желая, готовится сыграть со мною злую шутку. Он печатает свою "Речь в Женеве" (Речь на Международном конгрессе мира в Женеве в сентябре 1867 г. - 185) на четырех языках: французском, немецком, английском и русском. Кроме того, он снабдил ее причудливым и безвкусно переполненным цитатами предисловием. Между нами - и в интересах партии - я должен сказать Вам всю правду. Боркгейм - дельный человек, и даже остроумный. Но когда он берет в руки перо, увы! у него нет ни такта, ни вкуса. К тому же у него нет необходимого образования. Он похож на дикаря, который думает, что украшает свое лицо, татуируя его всевозможными кричащими красками. Банальности и комичные фразы попадаются у него на каждом шагу. Почти каждая фраза невольно наряжается у него в дурацкий колпак. Если бы он не был так безгранично тщеславен, я мог бы не допустить появления этого издания и объяснить ему, что, к счастью для него, в Женеве его не поняли, а поняли только некоторые остроты из его речи. С другой стороны, я обязан ему за его помощь в деле Фогта и считаю его своим личным Другом. В его речи есть некоторые фразы, в которых он излагает мои взгляды прямо в юмористическом виде. Для моих врагов (Фогт в "Neue Ztiricher Zeitung" намекнул уже, что в сущности я - тайный автор этой речи) будет чрезвычайно выгодно, вместо того чтобы критиковать мою книгу, сделать меня ответственным за г-на Боркгейма, за его глупости и за его личные выходки. Если что-нибудь подобное произойдет, Вам необходимо будет через Варнебольда и др. поместить в доступных Вам газетах коротенькие статейки, раскрыть в них эту тактику и, не обижая нигде Боркгейма, сказать все-таки прямо, что только с недобросовестной целью или при абсолютно некритическом подходе можно отожествлять столь различные вещи. Та странная и путаная форма, в которой наши взгляды преломляются в голове Боркгейма (когда он не говорит, а пишет), дает, конечно, вульгарной прессе весьма желанный повод для нападения и может даже послужить ей средством для того, чтобы причинить косвенный вред моей книге.

Из письма К. Маркса Людвигу Кугельману, 11 октября 1867 г. Сочинения, т. XXV, стр. 496-497.