Заметки об отдельных речах

Г-н Никнтенко, как профессор, известен живым, одушев-ленным, полным красноречия и мысли изустным изложением своего предмета с кафедры. Не имевшие удовольствия слышать его могут увериться в этом из его журнальных статей, которые при богатстве содержания и обдуманности изложения всегда так похожи на быстрые и легкие импровизации. Говоренная им речь на акте Петербургского университета 3 апреля нынешнего года (Речь была произнесена профессором А. Никитенко в торжественном собрании Императорского Санкт-Петербургского университета 3 апреля 1841 г. - 107) служит новым тому доказательством. Основная мысль этой "речи" состоит в том, что современная русская литература обнаруживает стремление к истине и самобытности, но что ее полному и удовлетворительному развитию препятствует недостаток почвы, приготовляемой наукой. Это глубоко верно. Жаль только, что оратор не коснулся причин этого явления, из которых главнейшая, но нашему мнению, состоит в том, что наша наука доселе идет как-то врознь с жизнию и современностию. Отсюда необходимо вытекает следующее явление: люди, богатые фактическою ученостию, бедны мыслию - и их никто не слушает; люди, которым доступна идея, обнаруживают недостаток в положительном знании, без которого умозрительное направление не имеет достаточной силы. Но как же винить последних? они сами должны были учиться... Молодое поколение профессоров, образовавшееся по воле мудрого правительства в центре и столице европейской науки - в Берлине, или с большим трудом приведшее себя к той же степени образования, не выезжая из России,- удовлетворяет обоим требованиям: оно владеет богатым положительным знанием, проникнутым мыслию; но зато кто же готов понимать этих профессоров и пользоваться их уроками? Что же есть общего между ими, представителями нового знания, и всеми, кто не они?.. Это предмет, на который можно было бы написать целую книгу.

Чтоб познакомить читателей с прекрасным изложением речи г. Никитенко, выписываем ее окончание:

Какое же прибежище остается нашей литературе в ее шатком и печальном положении? Наука, мм. гг., одна наука. Она простирает к ней объятия свои, наука светлая, очищенная от схоластической грязи, цветущая дарами жизни, близкая ко всем возвышенным нуждам общества, человечественная, словом, наука века нашего. Литература должна повергнуться в ее объятия и ее мощным и благонадежным союзом оградить себя от варварского набега надменных полумыслей и бедных содержанием идей. Одна наука имеет власть связывать частное с общим, сообщать истинам крепость и верность анализа и анализ устремлять к верховным целям разума. Напутствуемая опытами веков, вооруженная подобиями всех соединенных сил человеческого духа, она не обольщается блеском новых учений: ее не увлечет предательская роскошь воззрений, объемлющих все и ничего не удерживающих в своей непризванной власти: ибо она служит одной истине. И вот перед вами, мм. гг., надежда лучшего направления нашей литературы: она расцветает под благотворной сению науки, хранимой и покровительствуемой просвещенным правительством. Эти благородные юноши, обещающие отечеству столько полезных деятелей на всех поприщах служения, Дадут ему некогда из среды себя и усердных поборников самобытности русской литературы и истинного аналитического ее направления. От них можно этого ожидать: они учатся и размышляют прежде, чем решат; бодрым трудом и путем изысканий они привыкают достигать окончательных убеждений и всеобщих истин. Выйдет ли из них кто-нибудь, который творческими созданиями успеет запечатлеть этот дух строгого и основательного развития, - мы этого не знаем; но смеем надеяться, что каждый из них мыслию и словом своим, так же как и делом, успеет доказать, что в науке лежат семена всего благого, истинного и прекрасного.

1841. "Речь о современном направлении отечественной литературы". Полное собрание сочинений, т. V, стр. 480-481.

В этой "Речи" (Белинский упоминает о речи, написанной для произнесения в торжественном собрании Императорского Харьковского университета 30 августа 1843 г. адъюнктом А. Метлинским. - 108) можно найти все, что угодно, кроме истинного значения поэзии. Автор очень ловко маневрирует около своего вопроса, но не нападает на него, не хватает его. Оттого много фраз и слов, речь длинна и скучна, а дела в ней нет. В иных местах пустейший набор слов выдан за краткие и многообъемлющие характеристики, например:

Камоенс, ограничивший свою поэму подвигами отечества, прозвучал песнею по бурным океанам во след мореходцам Лузитании. В Испании Кальдерон раскрывал в тайнах религии мирное просветление человека, встревоженного бурею мятежных страстей; Сервантес глубокопроницательным взглядом обнажил двуличность жизни, в которой нередко суетливое ничтожество таится под видом торжественной важности мнимых подвигов (стр. 10-11).

Творец небесный! Что это такое? Неужели это характери-стики Камоенса, Кальдерона и Сервантеса? И неужели так должно понимать великое создание Сервантеса "Дон Кихот"? По всему заметно, что автор "Речи" много читал и много думал, но за отсутствием в душе непосредственного созерцания таинства поэзии ничего не вычитал, ничего не выдумал...

1843. "Речь об истинном значении поэзии". Полное собрание сочинений, т. VIII, сгр. 17.