Смерть владелицы издательства

На третьем этаже дома № 14 на Бисмаркштрассе в Брауншвейге жила вдова Хельга Эккенсбергер. Она была очень богата, капризна и избалованна, жила довольно замкнуто, встречаясь только с немногочисленными знакомыми и компаньонами. Ее Мировоззрение сводилось к простой формуле и отражало взгляды эксцентричной женщины, которая прошла путь от обыкновенной барменши до владелицы издательства - миллионерши, и теперь собиралась насладиться своим богатством.

Поэтому она была против участия профсоюзов в управлении ее предприятием и боялась, как бы у ее служащих не пробудились классовые интересы. В остальном она не очень интересовалась политикой, экономикой, как, впрочем, и своим издательством. Для этого существовали служащие. Если фрау Эккенсбергер мучила боль в позвоночнике или душевные переживания, она запиралась в четырех стенах, чтобы у телевизора, за бутылкой вина поразмыслить о смысле богатства и о своем одиноком вдовьем существовании. В Брауншвейге она задерживалась ровно на столько, сколько этого требовали ее дела. Раньше она жила в гостинице, но затем строительный подрядчик и временный председатель наблюдательного совета Бодо Шинцель предоставил ей квартиру на Бисмаркштрассе. Табличка с его именем все еще оставалась на двери. Она не отдала распоряжения заменить эту табличку, так как те, кто хотел ее навестить, находили ее и без этого.

В Брауншвейге фрау Эккенсбергер не любила задерживаться. Она предпочитала жить в своей парижской квартире или в загородном поместье с виноградниками на Луаре, в Касабланке, Флоренции и других, не менее прекрасных уголках этого мира. Далекая от деловых разговоров, овеянная духом изысканной беспечности, она наслаждалась жизнью и своими миллионами в обществе болонки Пюппелинхен. Вдовой она была только семь лет. Умерший в 1966 году супруг оставил ей, наряду с роскошной квартирой в Париже и замком с виноградниками на Луаре, 60% доли в газете "Брауншвейгер цайтунг", которая приносила ежегодно около 10 миллионов марок дохода.

Рыжеволосая, очень недурна собой, эта бывшая буфетчица осталась одинокой всего в пятьдесят лет, к тому же ее окружал притягательный ореол прежней, наполненной приключениями жизни барменши. Одним словом, фрау Эккенсбергер представляла собой весьма привлекательную партию во всех отношениях. Полному счастью мешало однако досадное обстоятельство: вдова не могла снова выйти замуж, не потеряв долю участия в газете, что составляло большую часть унаследованного ею состояния. Таково было завещательное распоряжение покойного мужа.

Ганс Эккенсбергер был в свое время служащим газетного издателя Фойгта. Во времена нацизма Фойгты, жившие тогда в Дрездене, издавали в Брауншвейге три газеты, в которых неизменно рьяно пропагандировали идеи фюрера "Великой Германии". После разгрома гитлеровской Германии британские оккупационные влисти оставили им типографию Лимбах, но отказали в лицензии на издание газеты. Тогда этой лицензии добился их служащий Ганс Эккенсбергер. В то время он был женат на еврейке, что в глазах оккупационных властей доказывало его антифашистские настроения, поэтому он без особого труда получил соответствующее разрешение. Эккенсбергер был далек от мысли припоминать Фойгтам их коричневое прошлое. Заключив со своим бывшим шефом договор, он стал печатать газету "Брауншвейгер цайтунг", затем передал им пятую часть доли в газете, получив за это пятую часть доли в типографии Лимбах. Так возникло газетное издательство "Эккенсбергер и К°".

Эккенсбергер владел 60%, его семидесятилетняя сестра и Фойгты имели по 20% от суммы капитала. В июле 1961 года был заключен договор, который фиксировал право преимущественной покупки доли Эккенсбергера Фойгтами. Согласно договору, после смерти Эккенсбергера его вдова, в случае повторного брака, должна была уступить Фойгтам унаследованную долю, оцененную в 60 миллионов марок, всего за 2 с половиной миллиона.

Таким образом завещание связывало вдову по рукам и ногам. Был ли Эккенсбергер обманут Фойгтами или он, как позднее писала газета, действительно всегда считал себя только их "регентом" в "Брауншвейгер цайтунг", осталось тайной. Ясно одно: братья Арндт и Хеннинг Фойгт как в случае смерти вдовы, так и в случае ее повторного брака оказывались в огромном выигрыше. Умирать вдова не собиралась, а вот о замужестве подумывала, так что этот договор был ей просто бельмом в глазу. Вполне понятно, что она мечтала как-то избавиться от него. В решении этой проблемы поддержку, по крайней мере моральную, ей оказывал проживавший в Лондоне французский барон Октав де Жюньяк. Барон был не только интимным другом вдовы и возможным кандидатом в мужья, но и советчиком в ее обширных делах. Итак, Фрау Эккенсбергер никак не удавалось отделаться от тяготившей ее статьи договора, а Фойгты не собирались ни в чем уступать. Арндт Фойгт заявлял, в частности, что если вдова снова выйдет замуж, в выходных данных немецкой газеты может появиться иностранное имя. Конечно, "истинные арийцы" Фойгты не могли потерпеть такого кощунства.

Отношения между вдовой, стремившейся вступить в новый брак, и ее компаньонами были таким образом весьма напряженными, хотя внешне все выглядело вполне пристойно.

В 1969 году фрау Эккенсбергер подписала документ, который в случае ее смерти предоставлял ее другу и советчику по финансовым вопросам де Жюньяку широкие полномочия в отношении ее состояния.

В завещательном распоряжении она, как главная наследница, основывала благотворительный фонд в районе распространения "Брауншвейгер цайтунг", не считая ровно двадцати отдельных легатов. Де Жюньяку она завещала единократное безналоговое пособие в сумме 3 миллионов марок, а главному редактору "Брауншвейгер цайтунг" 200 тысяч марок. Еще с десяток людей Должны были получить месячные пособия до 500 марок. Не забыла она и своего приятеля Шинцеля. Ему предлагалось купить "по дружеской цене" замок с винодельческим хозяйством на Луаре.

Большую часть своего состояния фрау Эккенсбергер депонировала в иностранных банках. Неясно было, что считать ее главным местом жительства: Францию или ФРГ. В зависимости от ответа все вопросы по ее наследству и налогообложению должны были решаться либо в соответствии с французскими, либо в соответствии с западногерманскими законами. В завещании вдова оставила это без внимания. Кроме того, ей, видимо, казалось, что завещание надо изменить. Во всяком случае позднее было установлено, что она планировала новый вариант своего волеизъявления.

Изменение завещания должно было произойти 15 декабря 1973 года в Париже. Но к этому времени фрау Эккенсбергер была мертва.

В пятницу, 26 октября 1973 года вдову еще видели живой и, кроме того, она в этот день говорила по телефону с бароном, что засвидетельствовал шеф издательства газеты "Брауншвейгер цайтунг" Ульрих Фелькель. Около 18 часов 30 минут он договорился с ней о встрече в следующий понедельник. Фрау Эккенсбергер сказала ему также, что хотела провести выходные дни в Мюнхене, но ее опять стали беспокоить боли в позвоночнике и она решила остаться дома. Она велела включить телевизор в спальне, а позвонившему из Лондона барону де Жюньяку доверительно сообщила, что Вечером к ней зайдет ее хороший друг Джон. Этот Джон, о котором вдова часто и охотно говорила своим знакомым, был поистине мистической личностью. Позже, когда шло расследование, никто не смог сказать, как выглядел этот человек. Джон, он же Коллинз, он же Кормак, он же Корнингс, Каммингем, Зиверс и так далее состоял по слухам на службе в американской разведке и был правительственным чиновником. Вдова говорила, что он венгерский эмигрант и персона нон-грата во многих европейских государствах. У Джона часто были какие-то сверхсекретные дела в ФРГ.

Судя по всему, эта таинственная личность, известная под дюжиной имен, всеми силами старалась избегать знакомых вдовы. Во всяком случае, никто из них ни разу его не видел.

Однажды фрау Эккенсбергер хотела представить его своей подруге детства из Дюссельдорфа и взяла ее с собой в отель "Хилтон", где Джон назначил ей свидание. Но ее законспирированный приятель не пришел на встречу. Некоторые знакомые фрау Эккенсбергер считали его плодом фантазии стареющей женщины, однако у них было так же мало доказательств того, что его не существует, как у других не было доказательств, что он есть на самом деле. Был ли этот Джон реальной фигурой, и какую роль играл в жизни вдовы, так и не удалось выяснить, как, впрочем, и многое другое в этом таинственном случае. Защита впоследствии пыталась доказать, что он является реально существующей личностью и каким-то образом замешан в смерти вдовы, но не нашла никакого отклика ни у прокурора, ни у суда.

Неясной осталась и роль тогдашнего начальника отдела Федеральной разведывательной службы (БНД) Рихарда Майера, он же Мантей. Фрау Эккенсбергер, по словам ее знакомых, живо интересовалась всем, что было связано с секретными службами, и хранила вырезанные из газет фотографии Майера. Между тем Майер сделал карьеру и сменил шефа Федерального ведомства по охране конституции доктора Ноллау на его посту, что, конечно, не имело никакого отношения к фрау Эккенсбергер, но говорит о незаурядном уме этого человека, категорически заявившего на суде, что он не знает ни мифического Джона, ни самой фрау Эккенсбергер. Его слов оказалось вполне достаточно, чтобы убедить судей, что никакого Джона не было и нет. В чем бы ни заключалась разгадка тайны, бесспорно одно: прокурор и суд поспешили поддержать показания Майера и сделали все от них зависящее, чтобы репутация разведслужб осталась незапятнанной. Непосвященным крайне редко удается заглянуть в их святая святых, и только благодаря болтливости бывших руководителей ЦРУ узнаешь из достоверных источников, на каткие преступления способны секретные службы, как нагло и беззастенчиво они лгут и лицемерят в случае необходимости. Возможно, дело вдовы Эккенсбергер было именно таким случаем. Но вернемся к 26 октября 1973 года. Итак, фрау Эккенсбергер не поехала в Мюнхен. Встретилась ли она с Джоном, как говорила барону, или с кем-то другим, это так и осталось невыясненным, как вообще все, что случилось в тот вечер на Бисмаркштрассе, 14. На следующий день, в субботу, 27 октября Хеннинг Фойгт позвонил из курортного местечка Фалькенштейн в горах Таунус шефу издательства Фелькелю в Брауншвейг и просил передать фрау Эккенсбергер, которой он не мог дозвониться, что не приедет к ней в понедельник. Через несколько часов Хеннинг Фойгт снова позвонил, чтобы узнать, передал ли Фелькель его просьбу. Оказалось, Фелькель тоже не смог дозвониться вдове. В воскресенье Фойгт позвонил в третий раз. Он был рад, что Фелькель еще не отменил его встречу, поскольку у него появилась возможность навестить фрау Эккенсбергер. В понедельник, 29 октября фрау Эккенсбергер все еще не поднимала телефонную трубку. Не отвечала она и на звонки в Дверь. Окна квартиры были открыты, и двое обеспокоенных служащих издательства сумели проникнуть в квартиру, чтобы посмотреть, в чем дело. Они нашли мертвую фрау Эккенсбергер, лежащую на полу, прислоненную головой к софе. Служащие связались с руководителями издательства, а те позвонили в уголовную полицию.

Когда прибыл обермайстер брауншвейгской уголовной полижи Шютте, в квартире было полно людей, среди них шеф издательства Фелькель и хозяин квартиры Шинцель. Обермайстер несколько растерялся. Это был всего лишь пятый или шестой случай убийства в его полицейской практике, и Шютте боялся, что ему не хватит опыта, поэтому он предусмотрительно привлек к делу опытного гауптмайстера Хойера. Сотрудники уголовной полиции, пораженные богатством квартиры и кругом знакомых умершей, не нашли ничего подозрительного при осмотре. Им казалось, что все свидетельствует о внезапной естественной смерти вдовы, поэтому они не стали тщательно осматривать квартиру и ограничились поверхностным опросом присутствующих. В соответствии с установленным порядком труп был отправлен на вскрытие, а ключ от квартиры взят на хранение. Это было скорее формальностью, чем осмотрительностью, и когда спустя несколько дней в Брауншвейг приехал барон де Жюньяк, гауптмайстер весьма любезно разрешил ему навести порядок в бумагах покойной, взять с собой некоторые фотографии и золотую цепочку. Предупредительный полицейский даже не потребовал от барона расписки.

Только 2 ноября уголовная полиция Брауншвейга взялась наконец за дело. В заключении медицинской экспертизы отмечались следы на шее мертвой, которые говорили о том, что она была задушена, ушибы на лице и руках, переломы подъязычной кости и гортани. Труп довольно долго пролежал в теплой комнате, это ускорило процесс разложения, поэтому точно определить, когда наступила смерть, было невозможно. Зато сам факт убийства не вызывал теперь никаких сомнений. Судя по всему, фрау Эккенсбергер оказывала преступнику сопротивление.

Брауншвейгская комиссия по расследованию убийства дала распоряжение о немедленном тщательном обследовании места преступления. Но, как и следовало ожидать, все следы были за это время уничтожены.

Многое в этом деле представлялось загадочным. С самого начала встал вопрос, как смог убийца проникнуть в квартиру на третьем этаже. Фрау Эккенсбергер была очень осторожна, и дверь в ее квартиру была всегда заперта на несколько замков. Посетитель сначала называл себя в переговорное устройство внизу, потом у двери квартиры и лишь после этого ему открывали дверь. Если и в день убийства дверь была заперта, значит вдова сама впустила убийцу. Тогда следовало искать преступника среди ее знакомых. Но если дверь не была на цепочке, ее могли открыть отмычкой.

На убитой было уличное платье, но в последнее время вдова носила дома только халат, даже когда принимала гостей или вела деловые переговоры. Почему именно в тот день она отступила от этого правила? Возможно, она как раз собиралась выйти из дома? Может быть, кто-то хотел выманить ее на улицу? Или таинственный Джон назначил ей свидание? Необычным было и то, что преступник взял два дорогих платиновых кольца, стоившие около 650 тысяч марок, которые вдова постоянно носила, а гораздо более дорогой бриллиантовый браслет, стоимостью почти 4 миллиона, оставил. Наконец, непонятным было поведение Хеннинга Фойгта. Трижды звонил он Фелькелю по поводу своей встречи с вдовой, а в последний раз передал, что все-таки приедет к ней, но так и не появился. Может быть, он уже в понедельник утром, то есть раньше других, знал, что она убита?

Итак, загадка за загадкой. Уголовной полиции было над чем подумать. Обнаружено множество улик, допрошены десятки свидетелей, а в результате лишь новые и новые вопросы. Чтобы допросить де Жюньяка, пришлось обратиться в Скотланд-Ярд: барон не желал ехать в ФРГ. Один из следов вел в семью Фойгтов, которая, как известно, имела наибольшую выгоду от смерти вдовы.

В то время как уголовная полиция разгадывала загадки этого дела, в двухстах километрах к северу от Брауншвейга одна девушка внимательно следила за сообщениями прессы о расследовании убийства вдовы издателя. Урсула Винклер из Траппенкампа близ Бад-Зегеберга (Шлезвиг-Гольштейн), никогда раньше не слышала о фрау Эккенсбергер, но ей казалось, что она знает, кто убил эту женщину. В пятницу, 26 октября, около 22 часов ей позвонил ее приятель Фолькмар Вейльгун, предупредил, что скоро зайдет, и через три с половиной часа появился. Они приятно провели время, чему немало способствовали 5 тысяч марок, которые Вейльгун одолжил своей подружке, и бутылка виски. Ночь промелькнула незаметно. Около шести часов утра Фолькмар собрался уходить. Он доверительно сказал Урсуле, что ему срочно нужно кое-что "разведать" в Брауншвейге и очень боялся, что его там заметят и узнают. Урсула предложила ему свой скромный "жучок"-"Фольксваген", который не так бросался в глаза, как его "Мерседес 220". Приблизительно в 15 час. 30 мин. Фолькмар вернулся в Траппенкамп. У него был очень растерянный вид, и он не сразу ответил на расспросы обеспокоенной Урсулы. В конце концов он признался, что у него что-то не вышло, обернулось не так, как должно было быть. Единственное утешение, что теперь со всем этим покончено одним разом.

Спустя какое-то время он добавил, что там, куда его посылали, кто-то был, хотя его заверили, что никого не будет. Он вдруг услышал сзади шаги и ударил не глядя. Ведь его ни в коем случае не должны были узнать. Ударом он сбил с ног пожилую женщину, которая вскоре пришла в себя и подняла крик. Тогда он прижал к ее лицу какую-то подушку и убежал. Урсула спросила, задушил ли он женщину. Фолькмар оторопел, очевидно, охваченный страхом. Но о том, что его опознают, он еще не задумывался. Потом он позвонил своей жене в Мюнхен и секретарше шефа в Фалькенштейн. Около 16 час. 30 мин. он простился с Урсулой и уехал.

11 ноября 1973 года Урсула Винклер пошла в полицию и рассказала все, что ей было известно. Эти показания были переданы в уголовную полицию Брауншвейга, которая немедленно отдала приказ об аресте Вейльгуна.

Австрийский подданный Фолькмар Вейльгун жил после войны в Дрездене, где привлекался к суду за нарушения таможенных правил. В 1972 году он переехал в окрестности Мюнхена. Еще в 1966 году он познакомился с Хеннингом Фойгтом, совладельцем "Брауншвейгер цайтунг" и генеральным уполномоченным издательства "Эккенсбергер и К°". Хеннинг Фойгт жил в Фалькенштайне и вел исключительно разностороннюю деятельность как коммерсант. Он торговал буквально всем, начиная с конторских машин и мусорных контейнеров и кончая итальянской обувью и земельными участками в Испании.

При его посредничестве западногерманский завод по производству вертолетов установил деловые связи с Израилем. Он финансировал разработку новых двигателей, владел холодильным комбинатом и значительным по величине чартерным флотом, не пренебрегал торговлей бриллиантами и изделиями из Них. Все свои дела Фойгт по обыкновению вел со своей виллы в Фалькенштайне или из мюнхенского бюро.

Когда Вейльгун переехал в ФРГ, Фойгт помог ему обосноваться на новом месте. Сначала Вейльгун работал у него представителем коммандитного товарищества по продаже конторских машин в Мюнхене, затем также по рекомендации Фойгта в фирме, производящей мусорные контейнеры в Альгое, и, наконец, занялся куплей и продажей украшений. В доме Фойгтов он играл роль мальчика на побегушках: возил на машине старую мать Фойгта, следил за строительными работами, выполнял поручения конфиденциального характера. В конце концов он настолько вошел в доверие семьи, что стал совершенно своим человеком и даже имел свою комнату в их вилле. Среди прочих дел он осуществлял серьезные операции по продаже драгоценностей Фойгтов. Так, однажды Фойгт передал ему для продажи кольцо с изумрудом стоимостью в 800 тысяч марок. В другой раз Вейльгун устроил для Фойгта продажу бриллианта ценой в 3 миллиона марок. Компаньону Фойгта в Западном Берлине он передал как-то 800 тысяч марок наличными. Короче, Фойгт хорошо понимал, чего стоит Вейльгун, а тот, в свою очередь, не забывал, чем он обязан своему покровителю. Поэтому попытки Фойгта убедить уголовную полицию, что его отношения с Вейльгуном самые поверхностные, вызвали естественное подозрение.

В пятницу, 26 октября Вейльгун как обычно находился на вилле Фойгтов. Ничего не говорило о том, что у него какие-то особые планы на уикэнд. Фойгт утверждал впоследствии, что когда Фолькмар решил уехать, это было для него неожиданностью. Вейльгун попросил и получил от Фойгта ссуду (или это был аванс?) в 2 тысячи марок и после ужина, приблизительно в 20 часов, укатил на своем "Мерседесе".

25 ноября на основании показаний Урсулы Винклер Вейльгун был арестован. Ему предъявили обвинение в убийстве. В ответ он не сказал ни слова. Упорное молчание продолжалось восемь дней. Только 3 декабря Вейльгун заговорил. Однако заносить его показания в протокол сотрудники уголовной полиции не решились. Он подтвердил все, что сказала Урсула Винклер. В квартире фрау Эккенсбергер он был застигнут врасплох, ударил вслепую, женщина начала кричать, он зажал ей рот не-то подушкой, не-то мягким валиком. Но в его показаниях было и немало неожиданного для полиции. Во-первых, получалось, что Вейльгун открыл дверь ключом. Что он там искал, от кого получил ключ и почему думал, что там никого нет, - Вейльгун не говорил.

Во-вторых, выходило, что он проник в квартиру не с целью ограбления. Платиновые кольца и 2 тысячи марок наличных, о краже которых до сих пор никто не знал, он взял только для того, чтобы создать видимость ограбления. Ценный бриллиантовый браслет он заметил, но не стал брать. Кольца спрятал в Хофольдингерском лесу. Через два дня после этих показаний он привел полицию к тайнику. Кольца были спрятаны в коробочке из-под шоколада, которая лежала под буком, слегка присыпанная листвой и хвойными иголками. Вряд ли Вейльгун, который отлично знал цену этим вещам, "спрятал" бы драгоценности таким образом, если бы похитил их для себя.

И, в-третьих, 27 октября он сжег свое синее пальто на "лошадке для отдыха на автостраде, чтобы уничтожить возможные следы. На месте, им указанном, полиция действительно обнаружила обуглившиеся остатки пальто.

Итак, было ясно, что Вейльгун ударил и, по-видимому, убил вдову, причем его описание мало совпадало с заключением анатомов, в котором говорилось о попытках удушения и переломах подъязычной кости и гортани. Либо Вейльгун не сказал всей правды полиции и своей подружке, либо ошиблись анатомы.

Не исключена была и третья возможность. Кто-то другой мог завершить то, что начал Вейльгун. Выяснить это так и не удалось. Вейльгун наотрез отказался назвать мотив преступления и тех, по чьей указке он действовал. Сколько полиция ни билась, он упорно молчал.

Незадолго до процесса, в ноябре 1974 года, генеральный прокурор Брауншвейга Кинци заявил: "Конечно, он (Вейльгун - Г. Ф.) действовал не по своей воле. Можно быть уверенным на 51%, что за ним стоит "хозяин". Кому-то была нужна эта "разведка". Такое впечатление подкрепляли и некоторые осторожные намеки Вейльгуна. Но кто был этот невидимый "дирижер", так и осталось тайной. Уголовная полиция тоже первоначально исходила из предположения о существовании некоего подстрекателя. Это мог быть, к примеру, кто-то из семьи Фойгта. Ни для кого не было секретом, что фрау Эккенсбергер и семья Фойгт всегда жили как кошка с собакой. Это подтвердили и свидетели на суде. Кроме того, было известно, что вдова собиралась изменить завещание. Фойгты не являлись наследниками ее имущества, но кто знает, какие намерения имела фрау Эккенсбергер в отношении их. Может быть, изменения затрагивали как раз интересы Фойгтов?

Полиция была теперь совершенно уверена, что Вейльгун не искал на Бисмаркштрассе, 14 ни денег, ни бриллиантов. Не исключено, что его интересовали какие-то бумаги: проект завещания, записи, деловые документы, сведения об иностранных счетах или что-нибудь еще в этом роде. Но лично для себя он не мог извлечь никакой выгоды из этих бумаг. Следовательно, они были нужны тому, кто послал его на квартиру вдовы и от кого он зависел. Что означали его слова "теперь со всем покончено одним разом?" Если он имел в виду, что теперь можно не опасаться изменения завещания, то в качестве заинтересованных лиц нужно было рассматривать не только Фойгтов, но и всех, кому предназначались по завещанию крупные суммы. Вейльгун был многим обязан Фойгтам, и если он был готов кому-то услужить, то в первую очередь именно им.

После совершения преступления Вейльгун говорил по телефону из квартиры своей подруги с виллой в Фалькенштайне, точнее с секретаршей Фойгта Гердой Карчиа. Урсула Винклер слышала, как он говорил, что все вышло не совсем удачно. Буквально, он сказал следующее: "Мне пришлось изменить свои планы, но я получил все, что хотел". Вряд ли он имел в виду кольца. Если бы он шел на риск из-за них, он, безусловно, более бережно хранил бы добытое. Секретарша подтвердила, что телефонный разговор действительно был, но она, якобы, не помнит его содержание. Как бы там ни было, не подлежит сомнению факт, что вскоре после преступления Вейльгун звонил на виллу Фойгт. Случайность или сообщение о выполнении задания? Вызывает сомнения и то, что вскоре после известия о преступлении Арндт Фойгт сообщил читателям на первой странице "Брауншвейгер цайтунг": "Мы не имеем никакого отношения к смерти фрау Эккенсбергер".

Против Хеннинга Фойгта было возбуждено уголовное дело. Его допросили в качестве обвиняемого, но суд присяжных под председательством вице-президента земельного суда Брауншвейга Фридриха Линке демонстративно подчеркнул, что на Фойгтов, в том числе на Хеннинга, не падает и тени подозрения в убийстве. Это необычное заявление о невиновности обвиняемого тем более странно, что ни одно из подозрений, касающихся Фойгта, не было опровергнуто. Председатель суда Линке, дотошно выясняющий в судебном разбирательстве какие-то мелочи, наподобие того, спереди или сзади прыгнула на свидетеля собачка фрау Эккенсбергер, заметно терял интерес и становился весьма лаконичным, когда дело касалось подоплеки преступления и выявления замешанных в нем лиц.

Бывший слуга вдовы, уволенный ею за несколько недель до смерти из-за финансовых недоразумений, хотел в своих показаниях сообщить суду о некоторых таинственных случаях в квартире фрау Эккенсбергер.

Однако председатель суда резко оборвал его, прикрикнув: "Это не надо рассказывать!" Довольно своеобразный метод познания истины.

Уголовная полиция прекратила дело против Хеннинга Фойгта, поскольку "ничего не смогла найти". Может быть, не должна была? В конце концов прекратились вообще все попытки расследовать мотивы и подоплеку убийства. Почему? Кто дал отбой? Федеральное ведомство по охране конституции или другая спецслужба? Не задели ли вдова и ее убийца как-нибудь случайно интересов секретных служб?

Наряду с сотрудником тайной политической полиции Майером на процессе в качестве эксперта выступил оберрегирунгсрат Шрепфер из Федерального ведомства по охране конституции. Общественность при этом, естественно, не присутствовала. Майер и Шрепфер единодушно заявили, что никакие секретные службы не причастны к этому делу. Известно, чего стоят подобные заверения.

Сам Вейльгун на процессе молчал. Он не сказал ни слова ни в свое оправдание, ни в обоснование своего устного признания в декабре 1973 года. Председатель суда заметил, наконец, что его упорное молчание приведет лишь к более, длительному сроку лишения свободы. В ответ Вейльгун отрубил, что тюрьма вряд ли хуже того, что ожидает его на свободе. Нечто подобное он говорил и раньше, когда в связи с предписанным законом сроком проверки необходимости ареста просил судью оставить его в тюрьме, а не выпускать на свободу. Сам собой напрашивался вопрос: кого и чего Вейльгун боялся "на свободе"?

Весь процесс, продолжавшийся с ноября 1974 по январь 1975 года, был чистейшим издевательством над правосудием. Были выслушаны семьдесят свидетелей и экспертов. От допроса барона, который после смерти вдовы наводил порядок в ее бумагах, и, видимо, знал об умершей больше, чем кто-либо, суд вовсе отказался. Господин барон известил суд, что намерен отправиться в длительную поездку на Ближний Восток и поэтому не может явиться в срок.

"Хозяева" Вейльгуна остались неназванными, роль мистических фигур из разведки - невыясненной. Фойгты были оправданы, хотя даже председатель суда Линке вынужден был согласиться, что "в показаниях этой группы свидетелей многое осталось туманным". 30 января 1975года австриец Вейльгун, самая мелкая сошка в этом деле, был осужден.

Приговор тоже вызывал немалое удивление. Прокурор обвинил Вейльгуна в убийстве и потребовал для него пожизненного включения. Суд же приговорил его к двенадцати годам тюремного заключения за нанесение телесных повреждений со смертельным исходом. И казалось, что все участники процесса, включая самого Вейльгуна, были очень довольны таким решением.

Не зря же § 46 Уголовного кодекса ФРГ гласит: "Вина преступника является основой для определения меры наказания" и "Определяя меру наказания, суд учитывает все обстоятельства говорящие за и против преступника".