"Врожденная" преступность

По всей вероятности, люди, более или менее соблюдающие нормы, регулирующие жизнь общества, а так-же те, кому посчастливилось избежать серьезных встреч с представителями органов социального контроля, испытывают большое удовлетворение, когда обнаруживают, что какие-то лица, ставшие известными преступниками, "не такие, как все". Возможно, это объясняет наблюдающуюся у среднего класса тенденцию, ставить знак равенства между неграми и преступностью, а также то особое удовольствие, с каким американцы старших поколений нередко поносят нашу молодежь за ее так называемое хулиганство и беззаконие. Однако подобное "отличие от всех", проявляющееся у преступников, еше не настолько серьезно и одного его недостаточно, чтобы можно было удовлетвориться им в стремлении записать всех преступников в разряд особой разновидности людей. Отсюда - продолжающаяся апелляция к теории врожденной преступности.

Попытки развить такого рода "внутреннюю" экспликацию имеют длинную и довольно невеселую историю. С тех пор как объяснение отклонений в человеческом поведении "одержимостью дьяволом" уступило место анализу, построенному в большой мере на эмпирике, "научный" подход был направлен на то, чтобы подвергнуть индивидов, преступающих законы, самому тщательному обследованию (физическому, медицинскому и психологическому). Внимание исследователей, как я уже отмечал, переместилось с преступлений на преступников. Крупный вклад в это направление исследований внес Чезаре Ломброзо (1835-1909), итальянский врач-психиатр, основавший целую школу анализа личности, известкую теперь как "позитивистская", и которого по иронии судьбы часто именуют "отцом современной криминологии". В отличие от так называемых классических и неоклассических интерпретаторов преступности (вроде Беккариа, Бентама и Ромийи), которые добивались юридической и административной реформы уголовного права и игнорировали детальный анализ причин преступности, предпочитая делать упор на самодовлеющих волевых аспектах человеческого поведения, позитивисты стремились к более детерминированному объяснению личности и преступности посредством научного обследования изолированных преступников (Своими выкладками о Ломброзо, Хутоне и других теоретиках "врожденной" преступности я обязан превосходной работе: G. Void. Theoretical Criminology. New York, 1958. Обзооы ранних теорий преступности содержатся также в работе: Н. Mannheim, ed Pioneers in Criminology. Chicago, 1960.).

Поскольку Ломброзо и его последователи основывали свои изыскания на той посылке, что преступное поведение - естественный феномен, поддающийся определению с помощью научно, обоснованных причинных связей (что явствует и из более поздних работ Ломброзо и других позитивистских интерпретаций), главное внимание в своих исследованиях Ломброзо сосредоточивал на физических недостатках людей, утверждая, что преступность по своей природе наследственна. Ломброзо провел наблюдения над группой (около 400 человек) итальянских преступников, содержавшихся в тюрьмах, широко прибегая к физическому обследованию и антропометрии, и пришел к выводу, что наличие у большинства из них физических "аномалий" подтверждает идею "врожденного преступного типа". Эта физическая "стигма" (клеймо), полагал он, указывает на то, что преступник "атавистичен", что у него наблюдается своего рода генетический сдвиг назад, к более ранним формам животной жизни. Хотя по нынешним стандартам его методологи ческие концепции были неадекватными, Ломброзо отва" жился и на некоторые сравнения (он сравнил данные, полученные у преступников, с данными группы итальянских солдат) и получил такие результаты, которые, как ему казалось, подтверждали его выводы о биологических аномалиях у преступников. В то время как у 43% подвергшихся обследованию преступников обнаруживалось до пяти и более аномалий (это были "отклонения" в размерах и форме головы, "дефекты и ненормальности" в расположении и строении глаз, скошенные назад подбородки и "чрезмерно" длинные руки), ни у кого из солдат такого количества "стигм" не наблюдалось, и лишь 11% из них имели до трех из числа "характерных", признаков.

Какими бы внушительными ни казались по тем временам эти исследования, они не могли выдержать достаточно тщательной проверки. Когда группа английских исследователей под руководством Чарльза Горинга провела очень точные антропометрические сопоставления 3000 человек, среди которых были и заключенные и большое число обычных граждан (включая некоторое число студентов-старшекурсников из Оксфорда и Кембриджа), почти никаких статистических подтверждений существования физической разницы между ними найдено не было. Хотя и обнаружилось, что преступники были несколько ниже ростом и в среднем имели меньший вес, Горинг и его помощники заключили, что "такого феномена, как "физически преступный тип", не существует".

Несмотря на это опровержение, влияние школы Ломброзо еще долго ощущалось в многочисленных исследованиях как в Европе, так и в Америке. Одним из таких наиболее известных и сравнительно недавних исследований была работа Эрнеста Хутона, антрополога из Гарварда, который опубликовал свои выводы в трехтомнике "Американский преступник" (1939), а еще раньше в однотомном популярном изложении под названием "Преступление и человек" (1931). После 12 лет антропометрических изысканий, в ходе которых было обследовано и измерено свыше 10 тысяч заключенных в тюрьмах и значительно меньшая "контрольная" группа непреступников, Хутон пришел к выводу, что преступники "стоят ниже по уровню развития", что это "человеческие организмы, находящиеся на низкой ступени развития" и что "элиминировать преступность можно только путем физического истребления умственно и морально отсталых или путем полной их сегрегации в социально асептической среде".

Критики Хутона (а их было много и они были весьма красноречивы) обрушились на него, обвиняя во многих серьезных методологических недостатках и ошибках, допущенных им при исследовании. Хутон изначально предполагал, что заключенные представляют собой вполне определенный социальный тип, что, как мы уже видели, в высшей степени спорно. Кроме того, его "контрольная" группа (в нее были включены пожарники из Нэшвилля, студенты колледжа, пациенты госпиталя, хозяин купальни на пляже и прочие люди, выбранные просто потому, что подвернулись под руку) была, по выражению криминолога Джорджа Волда, "фантастическим конгломератом некриминальных граждан, которые по различным причинам позволили (или вынуждены были позволить) снять с себя необходимые антропометрические мерки. Кого и что они могли представлять, никто не знает, поскольку не было установлено никаких критериев отбора". К тому же Хутон подчеркивал только такие факты, которые с очевидностью подтверждали его теорию, игнорируя те из них, которые могли поставить ее под вопрос. Так, например, нэшвилльские пожарники, конечно, отличались от бостонской контрольной группы в большей степени, чем обе эти группы отличались от преступников. И уж совсем нечего сказать о том, что он нигде даже не попытался объяснить, на каком основании ломброзианские показатели преступности (низко срезанный лоб, татуировка на теле, "сдавленные" лица и узкие челюсти) должны приниматься как признаки "низкой ступени развития". В его работах было много и других недостатков, однако многие комментаторы склоняются к тому, что основной из них заключался в априорном утверждении Хутона, что преступники должны быть ниже по своему уровню развития, так как иначе они не сидели бы в тюрьме! Как хорошо заметили Сазерленд и Кресси, "при подобной логике мужчин следовало бы поставить биологически ниже женщин уже потому, что среди заключенных куда более значительную часть составляют мужчины".

Другим вариантом теории врожденной преступности явилась концепция "конституциональной психологии". Эта школа занималась тем, что пыталась соотнести определенные "типы строения тела" с различными характеристиками темперамента и поведения субъекта. Основываясь на одной из ранних работ немецкого психиатра Эрнста Кречмера, американский исследователь I Уильям Шелдон провел изыскания, которые затем были описаны в нескольких томах, изданных в начале 40-х гг., и в которых были представлены коекакие свидетельства, показывающие наличие таких связей. По Шелдону, можно выделить три основных типа строения тела: эндоморфный (фигура, очерченная мягкими, закругленными линиями и соотносимая с типично спокойным темпераментом), мезоморфный (мускулистая фигура, обычно связываемая с динамичным, агрессивным темпераментом) и эктоморфный (фигура тонкая и хрупкая, говорящая о типичной интровертивности (Сосредоточенность на своем внутреннем шире, -Прим. перев.) субъекта и преобладании чувствительности в его темпераменте). Понимая, что вряд ли отыщется такой субъект, которого по всем данным можно полностью отнести к какому-то из этих типов, Шелдон разработал систему (он назвал ее системой соматотипов), которая давала возможность классифицировать субъектов по каждому из трех "компонентов", а затем использовать полученные данные в качестве базы для определения темперамента и поведения. В одной из своих книг Шелдон пытался доказать, что 200 молодых людей (мужчин), которыми занималось Бостонское агентство по оказанию помощи беднякам и которых Шелдон весьма нечетко определил как преступников, отличались по основным "телесным" характеристикам от непреступников, которых он также обследовал. Однако проанализировавшие эту работу критики Шелдона пришли к убеждению, что собранные им данные не оправдывают такого вывода, не говоря уже о тех интерпретациях "недостаточного развития" и "унаследованных" тенденций к преступности, которыми сопровождались его исследования. Хотя интеллектуальные схемы и технические методы, примененные Шелдоном, были другими, в принципе это было все-таки повторение идеи Хутона о том, что преступники находятся на более низкой стадии развития. Поэтому не удивительно, что один видный антрополог и физиолог охарактеризовал подход Шелдона как "новую френологию, в которой выступы на черепной коробке уступили место буграм на ягодицах" (S. Washburn. Review of W. H. Sheldon. Varieties of Delinquent Youth.- "The American Anthropologist", vol. 53, 1951, December. Цит по: E. Sutherland and D. Cressey. Op. cit, p. 131,).

Позже Шелдон и Элеонора Глюк, продолжая свои исследования малолетних преступников, отметили, что большая часть субъектов из обследованной ими группы правонарушителей имела мезоморфное строение тела и отличалась в этом отношении от группы неправонарушителей. Даже если принять, что это утверждение верно (работы Глюк во многом были совершеннее методологически, чем ранние работы этого направления), все равно ее интерпретация не укладывается в рамки общего влияния факторов конституции, среды и социальной психологии. Как подчеркивал социолог Дон Гиббоне, "можно утверждать, что в преступных субкультурах новые члены рекрутируются выборочно, при этом главное внимание обращается на подвижных и мускулистых парней... Слишком толстые или чрезмерно худые и болезненные юноши будут плохими кандидатами для той трудной жизни, которую ведут ее члены; поэтому таких туда не допускают... а если это так, то это уже социальный процесс, а не биологически детерминированный тип поведения" (D. Gibbоns. Op. cit, p. 134.).

Предпринимались и попытки выявить наследственный характер преступных тенденций, для чего проводился анализ родословного древа так называемых "дегенеративных семей" и делались сопоставления между идентичными и неидентичными близнецами. Ни один из этих подходов не дал удовлетворительных результатов. Тогда, чтобы подкрепить тезис о "врожденной ущербности" как причине преступности, провели анализ таких семей, как, например, "династия Джуксов", в которой из 1200 членов 140 были преступниками (причем 7 из них были осуждены за убийство, 60 - за воровство и 50 - за проституцию). (По некоторым причинам именно эта семья чаще всего сопоставлялась с потомками Джонатана Эдвардса, многие из которых занимали высокие общественные посты или добивались больших успехов в науке. Однако более внимательное изучение этих сопоставлений показало, что и в семье Эдвардсов также было немало преступников.) И все же проблемы, связанные с таким анализом, были более глубокими. "Анализ" родословных в большой мере основывался на сомнительной посылке, что унаследованное слабоумие является своего рода передатчиком дегенеративности. При этом почти не обращалось внимания на весьма деликатный вопрос о выявлении и разделении факторов наследственности и среды. Если все Джуксы имели одинаково "плохие гены" (даже допуская, что такой многообразный и аморфный феномен, как преступность, обладает каким-то генетическим кодом), они должны были наследовать какие-то общие отрицательные семейные черты и иметь одинаковую окружающую среду. Естественно, что на протяжении нескольких поколений далеко не каждая семья будет обладать одинаковыми унаследованными чертами характера. (Социолог Эдвин Сазерленд, критикуя этот подход, приводил в качестве примера такую "общую черту", как употребление вилки за едой.)

При анализе характера близнецов основная посылка заключалась в следующем: если источником преступных тенденций является наследственность, то идентичные (однояйцевые) близнецы должны обнаруживать больше сходных преступных черт, чем неидентичные (разнояйцевые). В ходе одной из более ранних работ (в ней было обследовано 30 пар взрослых мужчин-близнецов, из которых один в каждой паре был преступником) ученые обнаружили "совпадение" (оба близнеца - преступники) в 77% случаев в группе из 13 пар идентичных близнецов и только в 12% случаев -в группе из 17 неидентичных близнецов. Последующие обследования близнецов другими учеными дали менее показательные результаты схожести поведения идентичных и неидентичных близнецов. Но даже если верно, что у идентичных близнецов обнаруживается большее сходство, чем у неидентичных, наследственная передача преступных наклонностей не подтверждается. Здесь снова факторы среды (то есть вероятность большего или меньшего совпадения окружающих условий и примерно одинаковой реакции других людей на поведение идентичных близнецов) опрокидывают все расчеты аналитиков (Разбор попыток обоснования преступности теорией наследственности дан в работе: E. Sutherland and D. Cressey. Op. cit., p. 123-128. )Последним вариантом теории врожденной преступности была гипотеза, появившаяся во время первых попыток тестирования умственных способностей. Здесь в качестве главной причины преступности указывался унаследованный умственный дефект. Большинство преступников, согласно этой гипотезе, являются умственно отсталыми субъектами. Результаты тестирования умственных способностей заключенных убедили некоторых наблюдателей в начале 900-х гг. в том, что существует тесная связь между правонарушением и умственной отсталостью (G. Vо1d. Op. cit. Chap. 5.). По словам Г. Годдарда, одного из наиболее известных защитников этой точки зрения, "единственной и серьезнейшей причиной девиантного поведения является пониженная мыслительная деятельность, по большей части объясняемая слабоумием". Крупным недостатком всех этих исследований было то, что экспериментаторы, обнаруживая значительное снижение умственного развития у преступников, не имели представления о том, каков должен быть его нормальный уровень. Не было проведено никаких систематических сравнений, чтобы иметь какую-то основу для подобных выводов в то время массовое тестирование среди населения еще не проводилось. Но когда в первую мировую войну началось тестирование умственных способностей новобранцев, всяким утверждениям об умственной отсталости преступников был решительно положен конец. Оказалось, что уровень интеллектуального развития новобранцев был гораздо ниже, чем предполагалось, и лишь чуть выше того, который Годдард поначалу определил как верхнюю грань слабоумия! А систематические сравнения между заключенными и новобранцами вскоре позволили сделать вывод, что различия в умственных способностях между этими двумя группами несущественны. Когда же техника тестирования была усовершенствована, стало ясно, что подобные объяснения преступности полностью непригодны.

Сегодня криминологи в принципе согласны с тем, что заключенные (а следовательно, и преступники) обнаруживают самые неодинаковые умственные способности. Собственно, и нет никакой причины, почему это должно быть по-другому, и следовало бы понять, что для разного рода правонарушений как раз и нужны самые различные умственные способности. Чтобы совершить мелкий обман или надувательство, человеку не обязательно быть очень толковым, однако у аферистов, выманивающих деньги путем внушения жертве доверия, должны быть исключительные способности и гибкость ума. Обычно лишь люди с необычайно развитым интеллектом могут добиться положения руководителя в некоторых сферах преступности, таких, например, как крупные противозаконные коммерческие сделки. И конечно, есть много других преступлений, при совершении которых интеллектуальные способности оказываются весьма малозначащим фактором. Примером этого могут быть "преступления, совершенные в состоянии аффекта". Следует также помнить, что необходимы значительные интеллектуальные данные (или в некоторых случаях значительное везенье), чтобы совершить серьезное преступление и остаться безнаказанным. И действительно, когда какое-то обследование группы заключенных показывает наличие у них более низкого, чем средний, уровня умственных способностей, это может означать и то, что чем умнее преступник, тем меньше у него шансов быть пойманным.

Широкое признание получила точка зрения, в соответствии с которой большинство тестов умственных способностей, распространенных сейчас в нашей стране, носит "отпечаток культуры". Более того, содержание вопросов в этих тестах таково, что представители низших классов и негры не всегда оказываются способными получить такое же количество очков, как белые представители среднего класса. (Этот момент был очень наглядно продемонстрирован недавно "альтернативным" тестом, который был специально рассчитан на нормальный житейский опыт и знания черных обитателей гетто и лишь в известной степени носил юмористический характер. Автор этого "подросткового теста" имел в виду "сделать упрек составителям всех стандартных тестов" и высказал убеждение, что люди не справляются с обычными тестами "не потому, что они глупы, а потому, что стандартные тесты рассчитаны на белых представителей среднего класса".) Те категории людей, которые показывают наиболее низкие результаты в стандартных тестах, чаще всего (по причинам, совершенно независящим от степени их умственных способностей) становятся и жертвами сил, которые приводят их в тюрьму; а этими силами являются воспроизводящие преступность социальные условия и различия в отправлении правосудия, которые рассмотрены в других разделах книги.