Из речи нa XV Московской губпартконференции 12 января 1927 г.

Товарищи, я принадлежу к таким ораторам, что боюсь, чтобы со мной не случился такой казус, о котором мне только Что Рассказал т. Полонский. Он сообщил, что на одном собрании председатель собрания через определенный промежуток времени обращался к аудитории с просьбой встать. Все вставали. И это периодически повторялось во время всего заседания Инструктор, приехавший на собрание, удивился этому странному обычаю и спросил председателя, почему это делается. А он отвечает: "Для того, чтобы товарищи крепко не засыпали". (Смех.) Тов. Седой с самоуверенностью говорит: "Это не у нас". Но все-таки я считаю, что, если бы я из пяти часов на часик заснул, я не считал бы это большим преступлением. Во всяком случае, я предупредил т. Баумана, что если аудитория будет очень спокойна, чтобы он как-нибудь этот прием применил. (Смех.)

Так вот, товарищи, я поставил бы так вопрос: уж больно мы стали строги, и ораторские речи у нас, скажу, уж очень правильны, я бы сказал, слишком трезвы и не настраивают на веселый лад аудиторию. А ораторское искусство - это, товарищи, самое трудное искусство, и большевики, работающие в массовых организациях, должны обладать этим искусством. Не обладая этим искусством, усыпить аудиторию ничего не стоит. Можно сказать, что из десяти ораторов девять ораторов великолепно усыпляют аудиторию и только один может более или менее поддержать ее настроение, чтобы она не засыпала. Агитатор-пропагандист должен уметь так выступать, чтобы аудитория жила. И вот, когда говорят, что разъяснено все с полной яркостью и всесторонне и ничего не осталось продумывать, если таковы были речи ваших докладчиков, тогда эти речи - негодные речи. Что за речь, которая не возбуждает новых недоуменных вопросов? Что за речь, с которой все согласились, подписали свое имя и завтра забыли ее? Речь агитатора-пропагандиста должна возбудить аудиторию, должна поднять тысячу новых вопросов, недоуменных вопросов. Я не сомневаюсь, что есть еще такие доклады и что такие доклады были и здесь, на конференции. Вопросы, которые подняты докладчиками, наталкивают на новые вопросы, которые не мог один докладчик решить. Он только поставил вопросы, а их еще нужно разрешать.

Среди нас нет ни одного, кто бы не делал ни одного доклада, а порой и не усыплял бы публику, а между тем это самый опасный наш грех. Вы что же думаете: пролетарий фабрики и завода, который в большинстве состоит в московской организации, он не хочет жить нормальной обывательской жизнью? А что такое нормальная обывательская жизнь? Поменьше ходить по обязанности на формальные собрания. А если пришел на собрание, так свободно выйти с собрания; если оратор тебе не нравится, то посвистать ему. Как же иначе? (Смех.) Если нравится оратор, то аплодировать ему, крикнуть на собрании что-нибудь и т. д. Что это, с нашей общепринятой точки зрения, эти приемы не обывательско-партийные? Как вы думаете, товарищи, надо за эти приемы крыть, душить, давить? (Седой: "Не надо".)

Вот в том-то и дело. Мы под обывательщиной подразумеваем мелкобуржуазную обывательщину, которая желает провести время в кино и повесить в своей комнате занавесочки. Это уже мелкобуржуазные и среднебуржуазные предрассудки; которые заложены большей частью в западноевропейской мелкой и средней буржуазии и частью в верхушке рабочего класса. Наш рабочий класс еще не заразился этими мелкобуржуазными предрассудками: мы материально хуже живем. Так вот я и говорю: может быть, я не прав, но до меня доходят сведения, что у нас огромное количество партийных обязательных собраний. Может быть, это неверно, но мне говорили, что каждый мало-мальски активный рядовой работник имеет 7-8 собраний в неделю. Теперь ответьте мне на вопрос: если человек участвует в 7-8 собраниях в неделю, разве он не подходит к ним формально? Вполне понятно, для того чтобы сохранить свой живой ум и живое сердце, не превратиться в "заседателя" всякого рода собраний и комиссий, он должен будет 80% этих собраний отбросить.

Я так приспособился: на те заседания, где разбираются вопросы, по которым я не собираюсь выступать, а думаю голосовать, полагаясь на авторитетность того или иного товарища, я не хожу и сберегаю свои силы для тех вопросов, в разрешении которых собираюсь принять участие. Сведения о чрезмерной нагрузке я имею не по официальной линии. Надо вам сказать, что я к официальной линии отношусь очень осторожно, потому что она, так сказать, стоит ко мне фасадом, а вы, вероятно, знаете, что всякий убогий домик с фасада выглядит прилично, и поэтому нужно всегда заглянуть на задворки. Эти сведения о загрузке у меня задворочные, я это говорю прямо, но иногда эти задворочные сведения даются от. искреннего сердца. Ко всему этому, мне кажется, главная задача - это разгрузить товарищей, потому что органически люди не могут проводить 7-8 собраний в неделю.

...Политграмота должна быть одним из самых увлекательных предметов... Нужно к преподаванию политграмоты допускать только таких лекторов, которые умеют говорить на настоящем русском языке, и ни в коем случае нельзя руководителю политграмоты выступать с пасторской манерой. Хорошую мысль ничего не стоит убить пасторским подходом.

В первую голову надо в занятиях использовать юмор, второе - сарказм и в исключительных случаях - пафос. Для этого нужно быть очень талантливым, без этого вы усыпите аудиторию.

Мы создали огромное количество по существу каких-то Формальных начетчиков, которые читают по книжке, а политграмоту никогда нельзя преподавать по книжке. Лектор должен прочесть 10-15 книжек и рассказать их по-своему - так рассказать, как только он один может. Здесь должен быть индивидуальный подход, и тогда публика не будет спать. Ошибочно думать, что самое главное - это чтобы лектор сумел преподать суть вопроса и не обращал внимания на форму преподавания. Я могу вам говорить самые умные речи, но если они будут скучно изложены, то вы их не воспримете.

Наша задача, чтобы то, что мы говорим, было воспринято; восприятие же в значительной степени зависит от формы, в которую мы облекаем наши выступления. Чтобы овладеть формой, надо учиться великолепному русскому языку. Ни один агитатор, ни один оратор не будет ни агитатором, ни оратором, ни пропагандистом, если он русский язык изучает только по газетам. По газетам русский язык не изучишь, а забудешь (смех), потому что вы сами знаете, как пишутся наши газетные статьи.

Форма - величайшая вещь. Вы возьмите художественные произведения, возьмите Гоголя, Щедрина, произведения которых созданы десятки лет назад в других условиях, в другом мире. Мы так далеко шагнули вперед от той эпохи. Возьмите рядовых писателей той эпохи - они скучны, вы не будете их читать, а когда возьмете произведения первоклассных мастеров, то вы с увлечением будете их читать. А что вас увлекает? Форма.

Те сетования, которые наблюдаются среди наших партийцев на тяжелую обязанность участия в 7-8 собраниях в неделю, вполне резонны. Жалуются на скуку, которая царит на этих собраниях. Эта скука в значительной мере зависит от того, что мы увлекательные и интересные вопросы подаем и предметы преподаем очень сухо, большей частью в назидательном тоне - вот так, как я говорю остаток своей речи.

А между тем самый неудачный метод преподавания - это назидательный метод, а самый лучший метод - метод простого рассказа. Если к простому рассказу еще прибавить немного юмора, то аудитория великолепно воспримет.

"Статьи и речи. 1919-1935", стр. 202-205.