Бенджамин Дизраэли

Трехчасовая речь, которую произнес вчера вечером в "мертвой палате" (Ироническое название палаты общин английского парламента. Англичане называли ее так потому, что члены палаты обычно чрезвычайно равнодушно относились к выступлениям ораторов. - 193) Дизраэли, скорее выигрывает, нежели проигрывает, когда ее не слушаешь, а читаешь ее в отчете. С некоторого времени Дизраэли усвоил ужасно торжественную манеру говорить; выработанная медлительность в дикции и бесстрастный формализм в методе - эти качества, как бы они ни соответствовали его своеобразным представлениям о достоинстве, подобающем кандидату в министры, являются настоящей пыткой для его несчастной аудитории. Когда-то ему удавалось даже общим местам придавать заостренность эпиграммы. Теперь же он ухитряется даже эпиграммы хоронить под скучными условностями респектабельности. Оратор, который, подобно Дизраэли, умеет владеть вернее кинжалом, чем мечом, иикогда не должен забывать слова Вольтера: "Все манеры хороши, за исключением скучной".

Помимо этих технических особенностей, характеризующих нынешнюю манеру красноречия Дизраэли, он, со времени прихода Пальмерстона к власти, стал тщательно удалять из своих парламентских выступлений все, что может иметь актуальный интерес. Его речи не предназначены к тому, чтобы обосновывать и развивать его предложения, но его предложения предназначены к тому, чтобы подготовлять аудиторию к его речам. Их можно назвать самоотрицающимися предложениями, поскольку они построены так, чтобы в случае их принятия не обидеть противника, а в случае их отклонения не повредить автору. Фактически они рассчитаны не на то, чтобы их принимать или отклонять, а на то, чтобы просто оставлять их на бумаге и переходить к другим делам. Они не относятся ни к кислотам, ни к щелочам; они нейтральны по природе. Не речь является толчком к действию, а лицемерие действия дает повод для речи. Возможно, это и есть действительно классическая и окончательная форма парламентского красноречия; но в таком случае эта окончательная форма парламентского красноречия не должна отказаться разделить участь всех окончательных форм парламентаризма, а именно: попасть в категорию вредоносных вещей. Как сказал Аристотель, действие есть закон, управляющий драмой. То же самое и в политическом красноречии. Речь Дизраэли о восстании в Индии (Речь Дизраэли о восстании в Индии (1857). - 194) могла бы быть опубликована в числе брошюр Общества распространения полезных знаний, она могла бы быть произнесена в технической школе или представлена в Берлинскую академию как сочинение на премию. Это любопытное безразличие его речи в отношении места, времени и повода, по которому она произносится, доказывает, что она не подходила ни к месту, ни к времени, ни к поводу. Глава об упадке Римской империи представляет увлекательное чтение в книгах Монтескье или Гиббона, но она будет звучать колоссальной нелепостью, если вложить ее в уста римского сенатора, специальной обязанностью которого было воспрепятствовать этому упадку. Правда, в наших современных парламентах достойную и интересную роль можно вообразить для какого-либо независимого оратора, который, отчаявшись в возможности повлиять на ход событий, ограничился бы позицией иронического нейтралитета. Такую роль с большим или меньшим успехом играл покойный Гарнье Пажес - не Гарнье Пажес Временного правительства, а Гарнье Пажес палаты депутатов Луи-Филиппа; но г. Дизраэли, признанный лидер устарелой партии, должен бы даже успех в этом направлении рассматривать как величайшее фиаско. Восстание индийской армии, несомненно, давало великолепный повод для ораторского выступления. Но, не говоря уже о тоскливой манере, с какой он трактовал эту тему, в чем состояла сущность предложения, ради которого он произнес свою речь? Предложения-то как раз и не было. Он делал вид, что жаждет познакомиться с двумя официальными документами, однако в существовании одного он не был уверен, а относительно другого он был убежден, что он не имеет непосредственного отношения к его предмету. Таким образом, его речь и его предложение не имели никаких точек соприкосновения, за исключением той, что предложение возвещало речь без предмета, а самый предмет, который выдвигался, не стоил речи.

К. Маркс, Индийский вопрос. Сочинения, т. XI, ч. I, стр. 231-222.