О ритме ораторской речи

49(164). Закономерность следует соблюдать не только во взаимном расположении отдельных слов, но также и в конечных членах периода, так как это согласно вышесказанному составляет второе требование слуха. Но закономерность в окончаниях происходит или путем самого расположения слов и как бы непроизвольно, или в силу известной однородности слов, что уже само по себе обусловливает их симметрический характер; имеют ли они одинаковые падежные окончания, сопоставляются ли ими однородные понятия или противопоставляются противоположные - подобные сочетания уже по самой природе оказываются ритмическими, несмотря на полное отсутствие в них искусственности. 50(166). Тем, что греки именуют антитезой, т. е. противопоставлением взаимно различных понятий, всегда неизбежно создается ораторский ритм, и притом без всякой искусственности. (168). Познакомимся же с этими ритмами и выясним, что из себя представляет этот третий вид размеренной и складной речи. Кто этого не чувствует, у того, не знаю я, что за уши и походит ли вообще такой человек на людей. Мой слух по крайней мере и наслаждается законченным и полным периодом, и чувствует, когда он урезан, и не любит слишком длинных. Но зачем говорить только обо мне. Часто мне приходилось наблюдать, как целые собрания встречали криками одобрения складное заключение фразы. Ведь наш слух ждет, чтобы мысль, облекаясь в слова, превращалась в законченное целое. Этого не было у древних, а в то же время остальное почти все было: так, и слова онн умели выбирать, и мысли находить многозначительные и приятные, но мало заботились об их стройной форме и об их развитии до совершенной полноты. "Это-то мне и нравится", - говорят некоторые. (169). Так что же. Если древнейшая живопись с малым количеством красок больше нравится, чем современная, уже достигшая совершенства, то, очевидно, нам надо вернуться к первой, а вторую отвергнуть. Они ссылаются на имена древних. Конечно, как среди разных возрастов наибольший авторитет принадлежит старости, так точно и в выборе образцов для подражания я сам придаю очень большое значение древности. И я вовсе не хочу требовать от древности отсутствующих в ней качеств, а скорее буду ценить в ней достоинства, ей присущие, именно потому, что то, что в ней есть, я считаю важнее того, чего нет в ней. Больше, в самом деле, хорошего и в словах и в мыслях, которыми они славятся, чем в периодической закругленности мыслей, которой у них нет. 51. Эта периодическая закругленность была изобретена позже, и древние, я уверен, применяли бы ее, если бы этот прием был им уже известен и введен тогда в употребление; после же его изобретения все великие ораторы им, как мы видим, пользовались. (170). Но враждебное отношение вызывает уже самый термин, когда говорят о ритме в судебной речи или речи на форуме. Это создает представление, будто применяется слишком много хитрости, чтобы завладеть слухом слушателей, если оратор в самом процессе речи выискивает ритмы. Основываясь на этом, эти люди и сами говорят отрывистыми и обрубленными фразами и порицают тех, кто произносит складные и законченные предложения; если последние состоят из пустых слов и скрывают незначащие мысли, то они справедливо их порицают; если же в них заключено достойное содержание и имеются избранные выражения, то какое основание предпочитать, чтобы речь спотыкалась и сопровождалась неожиданными остановками, тому, чтобы она плавно текла вровень с мыслью? Ведь этот "ненавистный" ритм ничего не влечет за собой иного, кроме складного охвата мысли словами; это делали и древние, но большей частью случайно, часто благодаря природному чутью, и те их выражения, которые особенно высоко ценятся, ценятся обычно как раз за свою законченную форму. (171). У греков по крайней мере вот уже почти четыреста лет, как этот ораторский прием пользуется общим признанием, а мы лишь недавно его усвоили. (172). На тех же, у кого такой неразвитый и грубый слух, не подействует и авторитет самых ученых мужей. А кто же из всех был более учен, кто более умен, кто более строг как в изобретении, так и в оценке, чем Аристотель? Он стиха в ораторской речи не допускает, ритма же требует. Его слушатель Теодект, один из самых изящных писателей, как часто отмечает Аристотель, и теоретик, держится того же мнения и дает такие же предписания, а Теофраст говорит об этом еще с большей обстоятельностью. Так можно ли мириться с теми, кто не признает этих авторитетных мнений? Разве только они вообще не знают о существовании у этих авторов подобных предписаний. (173). Если же это так - а я и не думаю, чтобы могло быть иначе, - то неужели им не подсказывает того же их собственное чутье? Неужели они не видят у себя никаких пустот, никаких недоделок, ничего незаконченного, ничего хромающего, ничего лишнего? Если в стихах хотя бы один слог окажется короче или длительнее, чем следует, весь театр поднимает крик, а между тем толпа зрителей не знает стоп (Термин античной метрики, означающий сочетание долгих и кратких слогов, закономерно повторяющихся в стихе. - 47), не владеет стихотворными размерами и, когда ее слух оскорблен, не отдает себе отчета, чем, почему и в чем именно она оскорблена, и, однако, сама природа вложила в наши уши чуткость к долготе и краткости звуков, так же как к высоким и низким тонам.

52(174). Итак, нам предстоит выяснить сначала причину, затем природу и наконец самую практику стройной и ритмической речи. 53(177). Займемся вопросом о причине. Она настолько просто вскрывается, что удивительно, как древние не сделали соответствующих выводов, тем более, что как это нередко бывает, и им часто случалось высказывать те или иные изречения закругленно и складно. А раз этим задевались внимание и слух окружающих, так что становилось очевидным, как приятно прозвучал непроизвольно вылившийся оборот речи, то им следовало бы, конечно, отметить его характер и постараться впредь подражать ему. Ведь уши, или, вернее, душа по подсказу ушей, обладают некоей природной способностью измерять все звуки. (178). Таким образом, она отзывается и на долготу и на краткость и всегда требует совершенства и меры, чувствует оборванность и как бы урезку и оскорбляется этим, словно несполна получив должное; в других случаях замечает растянутость и как бы излишек, что еще более неприятно слуху, ибо как в большинстве других областей, так и здесь все чрезмерное оскорбляет сильнее, чем то, что представляется недостаточным. Итак, подобно тому как в поэзии стих был изобретен благодаря размеривающей деятельности слуха и наблюдениям сведущих людей, так и в прозе - правда, гораздо позже, но под руководством той же природы - была замечена наличность определенного течения и закругленного строения речи.

(179). Итак, поскольку мы указали также причину, разъясним, пожалуй, теперь и природу ритма, хотя вопрос этот и не относится, впрочем, к начатой нами беседе, а принадлежит скорее предмету специальной теории красноречия. Могут быть поставлены вопросы: что такое ритм прозаической речи, в чем он заключается и откуда происходит, существует ли один его вид, или два, или много, как он слагается и в применении к чему, и когда, и в каком месте, и каким способом его надо применять, чтобы он доставлял какое-то наслаждение?

(180). Но как во многих других вещах, так и здесь возможны два пути рассмотрения из коих один более длинный, а другой более краткий и к тому же более легкий. 54. На более длинном пути первый вопрос: существует ли вообще ритмическая проза? Некоторые отрицают ее существование, так как в ней нет ничего столь же определенного, как в стихах, и потому что те, кто утверждает существование таких ритмов, не могут отдать себе отчета, чем оно обусловлено. Затем если есть в прозе ритм, то какой или какие и из числа ли применяемых в поэзии или какого-либо иного рода, и если из числа поэтических, то какой или какие именно, ибо одним представляется, что применяется только один ритм, другим - что применяются многие, третьим - что они сплошь те же, что и в поэзии. Далее, каковы бы они ни были, надо решить, один ли то ритм или много их и свойственны ли одни и те же ритмы всякому роду прозы, ибо повествовательный род - один, убеждающий - иной, поучающий же - еще иной, или к каждому роду прозы применяются особые ритмы; если они общи всем видам прозы, то каковы они; если различны, то в чем разница и почему неодинаково проявляется ритм в прозе и в стихах. (181). Далее, то, что называется ритмическим элементом прозы, обусловливается ли оно только размером, или также еще и определенным расположением, или самым характером слов или же все это вносит в речь нечто свое, так что ритм проявляется в правильном чередовании пауз, расположение слов - в звуковых сочетаниях, а самый характер слов - в оформлении и красотах речи, и источником всего является сочетание слов, которым обусловливается и ритм, и эти так называемые оформления и красоты, которые (182) у греков, как я сказал, именуются фигурами. Но то, что приятно звучит, не тожественно с тем, что совершенно в силу размеренности частей и что приобретает блеск благодаря самому характеру слов, хотя именно последнее ближе всего понятию ритма, так как уже само в себе носит законченность; что касается расположения, то оно отлично и от того и от другого, поскольку оно целиком служит многозначительному или ласкающему слух звучанию. Вот приблизительно те элементы, в пределах которых следует искать природу ритма.

55(183). Итак, нетрудно убедиться в наличии известного ритма в прозаической речи. На это указывает непосредственное чувство. Неправильно не признавать чего-либо существующего только потому, что мы не можем отыскать его причины. Ведь и самый стих открыт не теоретическим умствованием, а природой и естественным чутьем, а теория уже впоследствии путем измерений объяснила, что именно здесь происходит. Так, наблюдение и внимательное отношение к естественным явлениям породили искусство.

(185). Существует вообще два элемента, украшающие прозаическую речь: приятность слова и приятность размеров. В словах заключается как бы некий материал, а в ритме - его отделка. Но как и в других областях изобретения, вызванные необходимостью, древнее тех, которые вызываются исканием наслаждения, так и здесь: голая и необработанная речь, предназначенная только для выражения мыслей, была изобретена многими веками раньше, чем речь художественная. (186). Ибо все более легкое и более необходимое всегда усваивается раньше. 56. Поэтому метафоры и новообразованные и сложные слова легко усваивались, так как заимствовались из житейского обихода и из разговорной речи; что касается ритма, то его нельзя было заимствовать из повседневной жизни, а тесного или естественного родства с прозаической речью он не имел. В силу этого, будучи замечен и усвоен несколько позже, он принес прозаической речи как бы известную выправку и последние, завершающие штрихи. (187). Так что если какая-либо речь представляется сжатой или отрывистой, а иная, напротив, - пространной или расплывчатой, то это, очевидно, должно зависеть не от свойства букв, но от различия, то более редкого, то более частого чередования пауз, и, поскольку связываемая и перемежающаяся ими речь представляется то устойчивой, то текучей, неизбежно этого рода свойство должно заключаться в ритмах. Ведь и самый период, о котором мы не раз говорили, в зависимости от ритма несется и спадает все стремительнее, пока не дойдет до конца и не остановится. Итак, ясно, что прозаическая речь должна быть подчинена ритму, но должна чуждаться стихов...

(198) ...Ритмической считается всякая речь, движущаяся ровно и устойчиво, без хромания и подобия шатания. Не та ораторская речь признается ритмической, которая целиком основывается на ритмах, а та, которая более всего приближается к ритмам. Поэтому даже труднее говорить прозой, чем писать стихи, так как в стихах есть известный твердый, точно формулированный закон, которому необходимо следовать; в ораторской же речи нет ничего наперед установленного, кроме требования, чтобы она не была бесформенной или слишком стесненной, или беспорядочной, или, наконец, однообразно текучей. Таким образом, нет в ней, как при игре на флейте, отбивания такта, но весь период в целом и внешняя форма речи закончены и введены в границы, и проверяется это наслаждением, доставляемым слуху. 59(199). Обычно ставится вопрос: во всем ли периоде целиком следует выдерживать размеры или только в начальных и конечных его частях? Большинство полагает, что ритмической должна быть только заключительная часть, только окончание фразы. И верно, что ритмической должна быть преимущественно она, но неверно, будто она одна, ибо период должен быть стройно расположен, а не беспорядочно брошен. В силу этого, поскольку слух всегда напряженно ожидает заключительных слов и на них успокаивается, постольку отсутствие в них ритма недопустимо. К этому, однако, концу должен с самого начала направляться период и на всем своем протяжении от истока протекать так, чтобы, подойдя к концу, он сам собой останавливался. Это, впрочем, для (200) людей, прошедших хорошую школу, которые много писали и все, что говорили без предварительной проработки в письменной форме, отделывали наподобие написанного, не представит непреодолимых трудностей. Ведь сначала мыслью очерчивается определенное положение, а затем тотчас же набегают слова, которые та же мысль, ни с чем не сравнимая по быстроте, немедленно рассылает в разные стороны, чтобы каждое откликалось со своего места, и в зависимости от намеченного их порядка получается здесь одно ритмическое заключение, там - иное. При этом все эти слова, и начальные и находящиеся в середине, должны иметь в виду конечную часть (201) предложения. Иногда речь несется стремительнее, иногда движется умеренной поступью, так что с самого начала следует предусмотреть, каким темпом ты намерен подойти к концу. Но, пользуясь в прозе приемами поэтов, не только размерами, но в такой же мере и остальными украшениями речи, мы должны избежать сходства с поэтическими произведениями. И здесь и там имеются материал и его использование: материал заключается в словах, использование - в их расположении. 60(202). А в той и в другой группе в свою очередь по три раздела: слова разделяются на метафоры, новообразования и архаизмы (ибо о словах в их собственном значении у нас здесь нет речи); расположение же слов распадается на те элементы, о которых мы говорили: сочетание, симметричность, ритм. Поэты пользуются и тем и другим больше и свободнее: и метафоры они применяют не только чаще, но и смелее, и архаизмами пользуются охотнее, и новые слова образуют свободнее. То же происходит с размерами, в отношении которых они как бы принуждены подчиняться естественной необходимости. Тем не менее легко можно убедиться, что это вещи, не резко отграниченные друг от друга и ни в какой мере не лишенные связи между собой. Отсюда следует, что ритм неодинаково проявляется в прозе и в стихе и что то, что в прозе называется ритмическим, не всегда зависит от размера, но нередко также и от симметрического порядка и построения слов внутри фразы. (203). Итак, если вопрос ставится о том, какие именно размеры свойственны прозе, то мы ответим: все, но одни лучше и более удобны, другие - менее. Если спрашивается о месте их применения, то мы ответим: в любой части фразы. На вопрос о том, откуда возник размер, ответим: из искания наслаждения для слуха. Если спрашивается о способах соединения размеров между собой, то об этом будет сказано в другом месте, так как это относится к практике дела, что в намеченном нами плане изложения составляет четвертый - и последний - раздел. Если спросим себя, с какой целью они применяются, то скажем: для услаждения слушателей. Когда они применяются? Всегда. В каком Месте? На всем протяжении периода. Наконец, что именно обусловливает наслаждение? То же, что в стихах, мерное строение которых обнаруживается художественной теорией, но определяется, помимо искусства, бессознательным чутьем самого слуха. 61(204). Достаточно о природе ритма, очередь за практикой, о которой следует подробнее побеседовать. Производились исследования о том, на всем ли протяжении прозаического периода следует выдерживать размеры, или только в его начальных частях, или, напротив, только в заключительных, или, наконец, и в тех и в других; далее, если размер и ритм не одно и то же, то поскольку размер не тожествен ритму, то в чем тут разница? (205). Затем также: при всех ли размерах следует разбивать фразу на равномерные участки или делать одни короче, а другие длиннее? И когда надо так поступать и почему? Какие членения следует применять? Несколько ли зараз или каждый раз какое-нибудь одно? Различные или равные? Когда применять последние и когда первые? Далее, какие ритмические члены наиболее сочетаются между собой и каким образом? Или вообще здесь нет никакого различия? Наконец, что важнее всего, каким способом речи придается ритмический характер? (206). Следует также объяснить, чем обусловлено стройное сочетание слов, сказать о том, какой длины подобает строить периоды, побеседовать о частях и как бы отрезках этих периодов и поставить вопрос: один ли возможен вид и одна ли возможна величина этих отрезков или их может быть несколько и если несколько, то в каких местах, и когда, и каким образом каждый из этих видов следует применять? И последнее: должна быть разъяснена польза всего прозаического рода в целом, что, впрочем, имеет очень широкое значение, ибо применяется этот род не в одном каком-нибудь случае, а в целом ряде таковых. (207). Но ведь можно, не отвечая по отдельным пунктам, обо всем роде в целом говорить так, чтобы получились достаточно ясные ответы и на отдельные вопросы. Таким образом, оставив в стороне прочие виды прозы, займемся в качестве предмета нашей беседы одним только тем, который применяется в судах и на форуме. Что касается других видов, т. е. истории, и того, который мы называем эпидейктическим, торжественным, то они, по моему мнению, целиком могут строиться согласно приемам Исократа и Теопомпа, т. е. с применением вышесказанного очертания мыслей в кругообороте слов, чтобы речь мерно двигалась, как бы заключенная в круг, останавливаясь после от-дельных, завершенных (208) и законченных мыслей. Таким образом, с тех пор как народилось это очерчивание мыслей в словах или их охват, стройная их последовательность или кругооборот их, если дозволено пользоваться этими обозначениями, ни один сколько-нибудь значительный писатель не писал этого рода речей, рассчитанных на услаждение слушателей, далеких от судов и политической борьбы, без того чтобы подвергать мысли почти целиком тщательному словесному обрамлению и не подчинять их ритму. Ибо, поскольку слушателю не приходится опасаться покушений на совесть, попыток завлечь ее в засаду с помощью искусно составленной речи, он лишь благодарен оратору, готовому служить очарованию его слуха. 62(209). Что касается судебных процессов, то для них этот род красноречия не следует ни принимать целиком, ни совершенно отвергать. Ибо если им пользоваться постоянно, то он, с одной стороны, вызывает пресыщение, с другой - сущность его распознается даже неискушенными слушателями; кроме того, им уничтожается острота переживания, убивается человеческая жизненность чувства говорящего и в корне устраняется правдивость речи, перестающей внушать доверие. Но если иногда этот род красноречия применим, то следует рассмотреть, во-первых, в каких случаях его применять, далее, как долго и, наконец, сколько существует способов перехода от этого рода к другому. (210). Итак, применяться ритмическая проза должна тогда, когда надо что-нибудь восхвалять в пышных выражениях или когда повествовательная часть речи требует больше торжественности, чем аффекта. Часто также заключительная часть речи принимает ритмически плавное течение при общем одобрении слушателей. Это годится тогда, когда слушатель уже побежден оратором и находится в его власти. Он больше уже не занят подкарауливанием и выслеживанием, он уже расположен к оратору, ждет продолжения речи, восхищаясь ее силой, и не ищет, к чему бы придраться. Но этот характер не следует сохранять долгое время (211) - я не говорю об эпилоге: для него он как раз подходит, - но в остальных частях речи.

Итак, этот прием - (228) предпочтем лн мы его назвать построением, или отделкой, или ритмом - необходимо применять, если желают говорить красиво, и не только с той целью, чтобы, как говорят Аристотель и Теофраст, речь не неслась безостановочно, как речной поток (ведь остановка в ней должна определяться не тем, что у говорящего не хватило дыхания или что писец поставил черточку (В античном письме конец фразы обозначался черточкой между строчками. - 53), а требованиями ритма), но еще и потому, что стройная речь производит гораздо более сильное действие, чем беспорядочная. Мы наблюдаем, что и атлеты, так же как и гладиаторы, и в осторожных методах защиты и в стремительных способах нападения не делают иных движений, кроме обнаруживающих известную выучку, так что все применяемые в этом деле приемы, полезные для боя, в то же время приятны и для глаза; так и оратор наносит решительный удар лишь в том случае, когда наступление бывает удобно, а при отражении натиска оказывается достаточно защищенным только тогда, когда он учитывает, как и при отступлении, сохранить достоинство. (229). Мне представляется, таким образом, речь тех, кто не заканчивает мыслей ритмическими концовками, подобной движениям тех атлетов, которых греки называют "невышколенными", и утверждение, будто речь от обдуманной расстановки слов теряет в силе - а говорят так обычно люди, которые не смогли достигнуть этого из-за недостатка школы, или из:за слабых способностей, или из-за уклонения от работы над собой, - настолько далеко от истины, что в действительности, напротив, без этого в ней ни размаха, ни мощности быть не может.

46 г. до н. э. "Оратор". "Античные теории языка и стиля", стр. 245-256.