Марк Туллий Цицерон

Виды красноречия

5(19) (Цифра без скобок обозначает порядковый номер главы, цифры в скобках - номер параграфа этой главы. - Ред). Существуют вообще три рода красноречия; (20) в каждом из них в отдельности некоторые достигали мастерства, но лишь очень немногие достигали его в одинаковой мере во всех, как мы этого хотели бы. Например, были, если так можно выразиться, ораторы велеречивые, с возвышенной силой мысли и торжественностью выражений, решительные, разнообразные, неистощимые, могучие, во всеоружии готовые трогать и обращать сердца - и этого одни достигали с помощью речи резкой, строгой, суровой, неотделанной и незакругленной, а иные, напротив, - речью гладкой, стройной, законченной. С другой стороны, были ораторы сдержанные и проницательные, всему поучающие, все разъясняющие, а не возвеличивающие, отточенные в своей прозрачной, так сказать, и сжатой речи. 6(21). Но есть и некий промежуточный между обоими упомянутыми, средний и как бы умеренный род, не применяющий ни тонкой предусмотрительности последних, ни бурного натиска первых: он соприкасается с обоими, но не выдается ни в ту, ни в другую сторону, близок им обоим, или, вернее говоря, скорее не причастен ни тому, ни другому. Слова текут в нем как бы непрерывным потоком, не приносящим с собою ничего, кроме легкости и уравновешенности; разве только, как в венок вплетаются один-два цветка, так и у них речь изредка разнообразится красотами слов и мысли.

21(69). Красноречивым будет тот, кто на форуме (Городская площадь в древнем Риме. В каждом городе имелся форум, где сосредоточивалась общественная жизнь. - 34) и в гражданских процессах будет говорить так, что убедит, доставит наслаждение, подчинит себе слушателя. Убеждение вызывается необходимостью, наслаждение зависит от приятности речи, в подчинении слушателя - победа. Сколько задач стоит перед оратором, столько и родов красноречия: тонкий род в доказательстве, средний в услаждении, бурный в подчинении слушателя. В последнем проявляется вся сила оратора.

(70). Как в жизни, так и в речи нет ничего труднее, как видеть, что уместно. Греки называют это πρεπον, мы - тактом. Об этом существует много прекрасных наставлений, и тема эта заслуживает изучения. Из-за незнания этого делается много ошибок не только в жизни, но особенно часто в поэзии и в ораторской речи. (71). А между тем оратор должен соблюдать такт не только в содержании, но также и в выражениях. Не для всякого общественного положения, не для всякой должности, не для всякой степени влияния человека, не для всякого возраста, так же как не для всякого места и момента и слушателя, подходит один и тот же стиль, но в каждой части речи, так же как и в жизни, надо всегда иметь в виду, что уместно: это зависит и от существа дела, о котором говорится, и от лиц, и говорящих и слушающих.

Оратор простого стиля

23(75). Прежде всего необходимо нам нарисовать облик того, за кем некоторыми признается исключительное право именоваться аттическим оратором (Аттика - в древности область в Средней Греции с главным городом Афины. Аттический оратор, т. е. греческий оратор - 35). (76). Он скромен и прост, подражает обиходному языку и от лишенного дара речи отличается больше по существу дела, чем по производимому впечатлению. Так что, внимая ему, слушатели, хотя сами и не владеют словом, тем не менее пребывают в твердой уверенности, что и они могли бы говорить таким же способом. В самом деле, эту простоту речи, пока о ней судишь со стороны, кажется легко воспроизвести, но, когда испробуешь на деле, оказывается, нет ничего труднее. Дело в том, что, хотя этому роду красноречия и не свойственно особое полнокровие, все же оно должно обладать известной сочностью, чтобы, несмотря на отсутствие исключительно больших сил, иметь возможность производить, позволю себе так выразиться, впечатление крепкого здоровья. Итак, первым делом освободим нашего оратора (77) как бы от оков ритма. Ведь, как ты знаешь, оратору приходится соблюдать известный ритм - о нем у нас скоро будет речь - согласно определенному правилу, касающемуся, однако, другого рода красноречия; в данном же случае ритм вообще следует оставить. Речь должна представлять нечто несвязанное, однако не беспорядочное, чтобы получалось впечатление свободного движения, а не разнузданного блуждания. Как бы прилаживанием слова к слову он также может пренебречь. (78). Но необходимо будет очень тщательно отнестись к остальному, раз в этих двух вещах, периодическом строении и склеивании слов между собой, он может чувствовать себя свободнее. Ведь и с этими произвольно сочетаемыми словами и короткими фразами ему не следует обращаться с полным небрежением, но и самая небрежность здесь известным образом обдуманная. Как про некоторых женщин говорят, что они не наряжены и что это-то именно им и к лицу, так и эта простая речь нравится даже без всяких прикрас; и тут и там происходит хотя и неуловимое, но такое нечто, от чего и то и другое выигрывают в привлекательности. Далее следует устранить всякое бросающееся в глаза, подобно жемчужинам, украшение; не надо применять и завивок. (79). Наконец, и всякие искусственные средства для наведения белизны и румянца придется отвергнуть; останутся только одно изящество и опрятность. Речь такого оратора будет латинской чистой речью, говорить он будет ясно и удобопонятно, предусмотрительно выбирая приличествующие случаю выражения. 24. Отсутствовать будет только то, что Теофраст при перечислении достоинств речи помещает на четвертом месте, - приятные и обильные украшения. Наш оратор будет бросать остроумные, быстро сменяющиеся мысли, извлекая их из никому неведомых тайников; наконец, - и это должно быть господствующим его качеством - он будет осторожен в пользовании, так сказать, арсеналом ораторских средств. (81). Расстановка слов служит к украшению, если она создает известную складность, которая с перемещением слов исчезает, хотя мысль и остается та же. Ибо украшения мысли, остающиеся и при перемещении слов, весьма многочисленны, но таких, которые имели бы выдающееся значение, среди них сравнительно мало. Итак, этому нашему оратору скудного стиля достаточно быть изящным; он не допустит смелости в образовании новых слов, будет осторожен в употреблении метафор, скуп на архаизмы (Устаревшие слова. - 36) и сдержан в применении остальных украшений слов и мысли; к метафоре, пожалуй, он будет чаще прибегать, поскольку ею чрезвычайно часто пользуются и в разговорном языке не только в городе, но даже в деревне. (82). Этим видом украшения наш оратор спокойного стиля будет пользоваться несколько свободнее, чем остальными, однако не так безудержно, как если бы он применял самый возвышенный вид красноречия. 25. А то и здесь может обнаружиться неуместность (в чем она состоит, должно заключать из понятия уместности) того, когда, например, какое-нибудь слово метафорически заимствуется из области более возвышенного и вводится в речь обыденного содержания, между тем как в другой обстановке оно было бы уместно. (83). Что касается такого рода складности, которая расстановку слов использует для тех блестящих оборотов, что у греков называются языковыми жестами или фигурами (Фигуры - термин античной стилистики, обозначающий художественное осмысление и упорядочение изменений в синтаксическом строе связной речи. - 36) (выражение, применяемое ими и к украшениям мысли), то эту складность наш простой оратор (которого, в общем, правильно - напрасно только его одного - некоторые называют "аттическим") будет применять, но несколько более умеренно, так же как если бы, находясь на пиршестве, он, отказываясь от роскоши, хотел бы проявить не только скромность, но и изящество и выбирал бы то, чем он смог бы для этого воспользоваться; (84) ведь существует немало оборотов речи, подходящих как раз для бережливого в средствах оратора, о котором я говорю. Вот, например, таких оборотов, как симметрия колонов, сходных окончаний, одинаковых падежных форм и эффектов сопоставления слов, отличающихся только одной буквой, - всего этого нашему осторожному оратору придется избегать, чтобы нарочитая складность и погоня за эффектами не обнаружились слишком явно, точно (85) так же всякие повторения слов, требующие напряжения голоса и крика, чужды этому сдержанному характеру речи. Остальные приемы он может от времени до времени применять, лишь бы он не выдерживал строго периодичности, расчленял речь и пользовался словами, наиболее употребительными, и метафорами, наиболее непринужденными.

26(90). Таков, по моему представлению, образ оратора простого стиля, но крупного, истого "аттика", так как все, что может быть в речи острого и здорового, составляет свойство аттического красноречия.

Величавый тип оратора

28(97). Третий оратор - тот пышный, неистощимый, мощный, красивый, который, конечно, и обладает наибольшей силой. Это и есть как раз тот, восхищаясь красотами речи которого люди дали красноречию играть такую крупную роль в государстве, но именно такому красноречию, которое неслось бы с грохотом, в мощном беге, которое казалось бы парящим выше всех, вызывало бы восхищение, красноречию, до которого подняться они не имели бы надежды. Этому красноречию свойственно увлекать за собой сердца и трогать их всяческим способом. Оно то врывается в мысли, то вкрадывается в них, сеет новое убеждение, исторгает укоренившееся. (98). Но есть большая разница между этим родом красноречия и предшествующими. Кто усовершенствовался в том простом и точном стиле, чтобы говорить умно и убедительно и не задаваться более высокими целями, тот, уже одного этого добившись, становится крупным, если не величайшим оратором: ему меньше всего грозит опасность очутиться на скользкой почве, и, раз встав на ноги, он никогда уже не упадет. Оратору среднему, которого я называю оратором умеренного и смешанного типа, если только он свой стиль в достаточной мере обеспечил соответствующими средствами выражения, не придется бояться сомнительных и рискованных моментов в ораторском выступлении, даже если у него, как это часто случается, иногда не хватит сил: большой опасности для него в этом не будет, ибо с большой высоты ему не придется падать. (99). А этот наш оратор, которого мы ставим выше всех, мощный, решительный, горячий, если рожден он лишь для этого одного рода красноречия или если он упражнялся лишь в нем одном и им одним интересовался, не попытавшись сочетать своего богатства с умеренностью двух предшествующих родов, то он достоин глубокого презрения. Ибо тот простой оратор, говоря проницательно и хитро, кажется уже, во всяком случае, мудрым, средний кажется приятным, этот же со своим неистощимым пылом, если нет в нем ничего другого, производит впечатление человека не в своем уме. Раз человек ничего не может сказать спокойно, просто, стройно, ясно, отчетливо, шутливо, а в особенности когда сам процесс либо целиком, либо в некоторой своей части должен вестись в таком именно духе, то если он, не подготовив слушателей, начинает зажигательную речь, получается впечатление, будто он безумствует на глазах у здоровых и как бы предается пьяному разгулу среди трезвых. 29(100). Истинно красноречив тот, кто умеет говорить о будничных делах просто, о великих - величаво, о средних - стилем, промежуточным между обоими. Ты скажешь, такого никогда не было; пусть не было, я говорю о том, чего я желал бы, а не о том, что видел. 40(139). Но такой оратор будет добиваться также и других достоинств речи: краткости, если того потребует тема, часто также, повествуя, будет развертывать события перед глазами слушателей, часто будет стараться представить их возвышеннее, чем они могли быть на самом деле; значение нередко будет сильнее самих слов, часто будет применяться веселость, часто - подражание жизни и природе. 41. В этом типе красноречия... должно проявиться все величие этого искусства. (140). Но все это может дать приближение к тому совершенству, которого мы добиваемся, не иначе как помещенное на подобающем месте, правильно построенное и связанное словами.

55 г. до н. э. "Об ораторе" (Диалог "Об ораторе" написан Цицероном в виде якобы имевшей место беседы между виднейшими ораторами того времени. Приводимые здесь слова принадлежат Л. Лицинию Крассу (140-91 гг. до н. э.) - самому крупному оратору до Цицерона. - 38), книга III. "Античные теории языка и стиля", стр. 274, 281-283, 275-276.

О наилучшем роде ораторов

I

1. Говорят, что ораторы, как и поэты, делятся по родам. Но это несправедливо, потому что во многом различны произведения трагическое, комическое, эпическое, лирическое, а также и дифирамб (Дифирамбом называлась сначала торжественная песнь в честь Вакха (Диониса), прославлявшая подвиги этого бога; из этих песен впоследствии возникла трагедия. С течением времени темы дифирамбов, составлявшихся уже поэтами, заимствовались из греческой мифологии; в них воспевались герои, которым, подобно Дионису, выпали на долю борьба и страдание. - 39). У каждого произведения свой вид, и притом отличный от других. Поэтому как в трагедии неуместен комизм, так и трагический элемент не идет к комедии. Также у остальных родов поэтических произведений есть свой, для каждого определенный, характер изложения и какой-то известный лишь знатокам язык.

2. Если же кто, например, насчитывает много разнородных ораторов, как-то: одних возвышенных, или величественных, или богатых мыслями, других низких, или простых, или кратко выражающихся, пусть он примет в расчет и третьих, занимающих как бы середину между ними; ясно, что такой человек говорит только нечто о людях, но мало о сущности их произведений. Ибо по отношению к последним спрашивают, какое произведение лучше; относительно же человека говорят то, что есть. Таким образом, можно сказать, что и Энний - лучший эпический поэт, если кому-нибудь так кажется, и Пакувий - трагический и, может быть, Цецилий - комический. Что касается меня, то я не различаю оратора по роду, так как ищу совершенного.

3. Род же совершенства только один: те, которые далеки от него, различаются не родом, как Теренций и Акций, но в одном и том же роде не равны.

Ибо наилучший оратор тот, который своим словом и научает слушателей, и доставляет удовольствие, и производит на них сильное впечатление. Учить - обязанность оратора, доставлять удовольствие - честь, оказываемая слушателю, производить же сильное впечатление необходимо.

4. Нельзя не согласиться, что один выполняет это лучше, чем другой, но такое явление зависит не от рода ораторов, а от степени их таланта. Наилучшее, во всяком сучае, только одно, и ближе всего к нему самое сходное с ним. Из этого ясно: что меньше всего походит на лучшее, то и хуже всего.

II

Так как красноречие заключается в словах и мыслях, то нужно стараться, чтобы мы, говоря правильно и верно, разумеется по-латыни, кроме того, делали бы выбор слов как в собственном, так и в переносном значении. Между словами в собственном значении выбирали бы наиболее красивые, а в выборе метафор умеренно пользовались бы выражениями, заимствованными по сходству.

5. С другой стороны, и мысли - должен я заметить - по своему достоинству так же различны, как и похвалы, стяжаемые ораторами. Бывают мысли остроумно-поучительные, которые как бы дивно чаруют душу, и мысли серьезно-убедительные. Но как известное расположение слов влечет за собой два следствия - благозвучие и плавность речи, так и мысли имеют свое расположение и порядок, приноровленный для доказательства дела, причем рассказ о происшедшем есть как бы основание всего этого, а мимика - пояснение.

6. Следовательно, в ком есть все эти хорошие качества, тот - совершеннейший оратор, в ком число их ограничено, тот - посредственный, а в ком таких качеств меньше всего, тот - наихудший. И как живописцы называются дурными, так могут быть названы дурными и ораторы, но различаться между собой они будут не по роду, а по способностям. Итак, кто не желает быть подобным Демосфену, тот не оратор. Однако Менандр не хотел походить на Гомера (хотя Гомер и был замечательным поэтом): они были поэтами разного рода. Между ораторами этого не бывает, а если и случается, что один в погоне за торжественностью избегает простого стиля, то, напротив, другой предпочитает быть лучше остроумным, чем изящным. Правда, такой оратор оказывается в числе довольно хороших, но не наилучших, так как лучше всего то, что заслуживает похвалы во всех отношениях.

III

7. Конечно, об этом предмете (т. е. об отличительных свойствах совершенного оратора) я сказал короче, чем требовала самая сущность его, но по отношению к тому, о чем мы беседуем, большего говорить и не следовало. Итак, если род ораторов один, то мы и задаем вопрос: каков же он? Здесь, конечно, разумеется тот род ораторов, который пользовался большим уважением в Афинах. Самое влияние этих "аттических" ораторов неизвестно, известна лишь их слава. Многие заметили только, что неудовлетворительного у аттических ораторов ничего нет, а некоторые сверх того видели у них много похвального. Ведь, если в содержании речи есть что-нибудь бессмысленное или неуместное, неостроумное или несколько нелепое, это заслуживает упрека; так и в выражениях: если есть что-нибудь неизящное или неподходящее, небрежное, грубое или малопонятное, то и порицают.

8. Таких порицаний избегли почти все те ораторы, которые или слывут за аттических, или говорят по-аттически. Однако они были лишь настолько сильны, насколько считались здоровыми и могучими, но такими они были подобно "палестритам" (Палестриты - ученики частных школ (палестр), где обучали физическим упражнениям. - 41), посещавшим место гимнастических упражнений с той целью, чтобы им позволено было прогуливаться в крытой галерее, а не затем, чтобы потом искать наград на олимпийских играх.

Поэтому будем по мере возможности подражать именно этим палестритам, которые хотя и не имеют никакого физического недостатка, однако как бы недовольны хорошим состоянием тела и потому стараются развить мышцы и приобрести силы, свежесть и даже некоторую привлекательность форм. Если же это окажется нам не по силам, то станем лучше подражать тем ораторам, которые на самом деле отличаются здравомыслием, что составляет свойство ораторов аттических, чем таким, многословие которых заслуживает порицания и каких в большом количестве произвела Азия.

9. Поступая таким образом (если только нам, как это ни трудно, удастся достигнуть цели), мы будем по мере возможности подражать Лисию (Речи Лисия предназначались для произнесения людьми, неопытными в красноречии. Они кратки и просты, написаны чистым языком без аффектации и ложного пафоса. - 41) и главным образом, конечно, простоте его слога. Правда, во многих местах стиль Лисия слишком высок, но так как он составлял речи преимущественно частного характера, притом для других и по маловажным делам, то слог его в таких речах кажется слишком вялым, хотя сам он нарочно и усовершенствовался сообразно с родами пустячных дел.

IV

Впрочем, пусть считается оратором (но не в числе особенно великих) тот, кто не сможет быть словообильным, если бы и пожелал: в подобных делах часто и великому оратору нужно говорить вышеупомянутым образом.

10. Следовательно, Демосфен, наверно, мог выражаться просто, а Лисий, может быть, не был в состоянии говорить возвышенно. Отсюда понятно: кто полагает, что и нам произнести речь за Милона следовало бы таким образом, как будто мы защищали частное дело перед одним только судьей, не обращая внимания на то, что на форуме и во всех храмах вокруг него были размещены войска (Речь в защиту Т. Анния Милона, убийцы П. Клодия, была произнесена Цицероном 8 апреля 52 г. до н. э. при следующих обстоятельствах. Во время разбирательства дела на форуме и возле окружавших его храмов были расставлены войска. Как только Цицерон начал говорить, толпа народа, увидевшая солдат, испугалась и прервала оратора яростным криком, он растерялся, и, таким образом, произнесенная речь уже не имела успеха. - 41), тот судит о силе красноречия по своему дару слова, а не по свойству дела.

11. Теперь уже распространилось мнение некоторых о том, что они сами говорят по-аттически, а из нас никто не говорит так. Поэтому мы оставим в стороне других: им самое положение дела достаточно объясняет все, ведь их или не приглашают для ведения процессов, или, обратившись к ним, над ними же издеваются, ибо если бы над ними только смеялись, то это было бы свойственно аттическим ораторам. И те, которые не желают, чтобы мы говорили по-аттически, сами признаются, что они не ораторы, если только имеют тонкий слух и развитый эстетический вкус. Эти люди похожи на тех, которые приглашены для оценки картины, между тем как они не умеют даже судить с проницательностью, до известной степени необходимой знатоку.

12. Может быть, они высказывают свой вкус, не будучи расположены слушать, и ничто возвышенное и величественное не занимает их? В таком случае пусть они оправдываются тем, что желают чего-то тонкого и изящного и пренебрегают благородным и красивым. Пусть же те, которые выражаются остроумно, не думают, что только они одни говорят по-аттически: будто бы выражаться просто и правильно, по их мнению, значит также возвышенно, красиво и пространно, с соблюдением той же самой свойственной аттикам чистоты; а так как аттические ораторы взяты нами за образец, то выходит, что говорить хорошо - все равно что говорить по-аттически. Что же? Разве может быть теперь какое-нибудь сомнение в том, чего желаем мы: того ли только, чтобы наша речь была сносной, или же чтоб она была и достойной удивления? Ведь мы уже спрашиваем не о том, что значит выражаться по-аттически, но о том, что значит говорить самым лучшим образом.

13. Отсюда понятно, что тот будет выражаться и по-аттически и наилучшим образом, кто станет подражать Демосфену, так как он, бесспорно, стоит во главе самых лучших греческих ораторов, прославившихся в Афинах.

V

Так как большое заблуждение в том, каков этот аттический род речи, то я и счел необходимым предпринять труд, полезный для изучающих ораторское искусство, для меня же лично совершенно ненужный.

14. ...Я перевел известнейшие и взаимно противоположные речи весьма красноречивых аттических ораторов - Эсхина и Демосфена (Упомянутые Цицероном речи Эсхина и Демосфена принадлежат к лучшим произведениям ораторского искусства древней Греции. Произнесены они по так называемому делу о Ктесифонте, предложившем наградить Демосфена золотым венком за его гражданские заслуги. Политический противник Демосфена Эсхин опротестовал это предложение. Речь Эсхина против Ктесифонта по сути дела была направлена против Демосфена. После этой речи афиняне склонны были осудить Демосфена. Затем Демосфен великолепно произнес свою ставшую знаменитой "Речь о венке". Эсхин не набрал за свое предложение и одной пятой голосов и вынужден был согласно закону отправиться в изгнание. - 42) и перевел их не как простой переводчик, но как оратор, сохраняя те же мысли, тот же вид и, так сказать, те же обороты речи и слова, только приспособленные к нашему обычному способу выражения. В этих речах я не считал неизбежным переводить слово в слово, но всецело сохранил характер и смысл выражений...

Ок. 44 г. до н. э. "О наилучшем роде ораторов". Журнал "Гимназия", июнь-июль 1895 г.