"Парадный конь"

До середины 1960 года в конюшне Федерального ведомства уголовной полиции (БКА) держали "парадного коня" особого рода. Им являлся Эдгар Брезе, доктор философии и дипломированный психолог. Брезе был экспертом по проведению графической экспертизы 2-го отдела БКА, группы криминалистической техники, отделения КТ V (документы). В прежние времена графическая экспертиза подозрительных документов проводилась в БКА людьми, которые не то что докторскую степень, но и слово "дипломированный" не всегда могли поставить перед своей Должностью. Но просто имя и фамилия в сочетании со служебным званием имеют ряд недостатков. Всем этим придирам и хроническим склочникам, которые вечно чем-нибудь недовольны, куда как проще сомневаться в заключении какого-нибудь господина Н., чем, скажем, в заключении, подписанном "доктор таких-то наук Н.". Неудивительно поэтому, что бывший тогда шефом БКА Дуллиен возлагал на своего титулованного эксперта самые большие надежды, во всяком случае гораздо большие, чем на тех, кто не мог похвалиться учеными степенями. Да и обвинительные органы отдавали ему предпочтение. Когда д-р Брезе величественно вступал в зал судебного заседания, изящно поклонившись в сторону обвинителя и судьи и небрежно кивнув защитнику, каждому становилось ясно: да, это специалист, твердый, как западногерманский дуб, непоколебимый, как патер ордена иезуитов. Горе подделывателю завещания, который наивно думал, что может внести своей рукой изменения в волю усопшего! Горе исключенному студенту, подделавшему диплом, или чего доброго, свидетельство о присуждении докторской степени! Там, где слышалось ржание "парадного, коня" Дуллиена, д-ра Брезе, прокурор мог показывать себя в полном блеске.

И только среди коллег д-р Брезе не пользовался уважением Может быть, их пренебрежительная усмешка была вызвана просто завистью? А такую усмешку нередко приходилось видеть на их лицах, когда они читали табличку "Доктор Брезе" на двери дома № 37 по Идштайнерштрассе в Висбадене. Причем больше всего по поводу деятельности Брезе как эксперта шушукались сотрудники младших званий и должностей.

Один из них, специалист-почерковед и судебный эксперт Герман Фриче из земельного ведомства уголовной полиции Нижней Саксонии зашел так далеко, что подверг сомнению докторскую степень и диплом д-ра Брезе. Шеф федерального ведомства Дуллиен вначале расценил это как шутку.

Фриче и Брезе знали друг друга, потому что были коллегами По той же причине Фриче знал и Элизабет Лофс-Рассов из Франкенталя, эксперта по проведению графической экспертизы. Как-то во время случайной встречи они заговорили о Брезе. Выяснилось, что Брезе по-разному рассказывал им о своем профессиональном становлении. Естественно, что у людей, которые зарабатывают на хлеб разоблачением мошенников, это вызвало подозрения. Но коллегу не обвинишь так, как обвинят заурядного фальсификатора чеков, и уж тем более когда этот коллега обласкан шефом Федерального ведомства уголовной полиции. Короче, они решили для начала незаметно, но основательно подразузнать о прошлом д-ра Брезе.

Сам Брезе утверждал, что перешел в западные зоны в 1949 году. Перед этим в советской зоне он защитил докторскую диссертацию. Вот тут-то и начинались расхождения. Фрау Лофс-Рассов он говорил, что это было в 1948 году в Дрездене, а коллеге Фричу - что в 1949 году в Лейпциге. Фриче обратился во все известные ему библиотеки и университеты ГДР с просьбой прислать по межбиблиотечному абонементу докторскую работу Брезе на тему "О влиянии романтики на либерализм в канун марта 1948 года", а также его дипломную работу "О метаморфозе души".

Вскоре пришли ответы, в том числе из Немецкой библиотеки в Лейпциге, где регистрируются все диссертации, и из Лейпцигского университета имени Карла Маркса, что такая диссертация в ГДР никогда не защищалась. Правда, после войны некий Эдгар Брезе изучал германистику в Лейпциге несколько семестров, но экзамена не сдавал.

29 октября 1956 года Фриче официально доложил шефу БКА Дуллиену о результатах своего расследования. Дуллиен отправился в Ганновер к шефу земельного ведомства уголовной полиции д-ру Шульце. Состоялся строго конфиденциальный разговор об эксперте Брезе и этом настырном Фриче, и, как это чаще всего бывает, шефы пришли к взаимному соглашению. Было решено пока ничего не предпринимать. Фриче дали знать о результатах переговоров. Он не успокоился и ходатайствовал о разрешении заявить на д-ра Брезе в связи с незаконным присвоением им ученого звания. Снисходительно улыбаясь, ему дали такое разрешение.

Фриче незамедлительно сообщил о правонарушителе в Верховную прокуратуру Висбадена. Заявление положили в папку и аккуратно поставили на ней текущий номер 7 Js 1090/57.

Проинформированный об этом открытом нападении, Дуллиен принял контрмеры. Он поручил обер-регирунгсрату Малли, шефу группы криминалистической техники в Федеральном ведомстве, проверить подлинность свидетельств Брезе. Понятно, что это требовало времени, и немалого. Пока оно шло, д-р Брезе продолжал свою деятельность эксперта. Продолжал свою службу в органах уголовной полиции и правосудия и эксперт Фриче. Он хорошо знал, как медленно перемалывает информацию мельница западногерманских органов обвинения, и запасся терпением. Старший прокурор Ран из Висбадена не видел особой причины форсировать дело Брезе. В конце 1957 года Фриче, выведенный из себя этой волокитой, обратился с письмом к высшему начальству - федеральному министру внутренних дел Шредеру. С необходимой почтительностью, но весьма твердо он указывал на то, что вопрос о Брезе "весьма беспокоит" его коллег-экспертов и даже "обсуждается ими на совещаниях", поэтому необходимо как можно скорее все выяснить.

Министр Шредер поручил начальнику отдела д-ру Видеману рассмотреть дело и связался с шефом БКА Дуллиеном. Спустя пять месяцев, 23 мая 1958 года, Дуллиен по поручению министра в официальном письме под шифром "2-02-133 д-р Брезе" лаконично сообщил Фриче: "Доктор Брезе представил подлинные документы о сдаче экзамена для получения диплома и присвоения ему ученой степени. Подлинность документов сомнений не вызывает".

Ответ базировался на заключении экспертизы, проведенной непосредственно в БКА, за подписью обер-регирунгсрата Малли. В распоряжении экспертов находились аттестат, диплом и свидетельство о присвоении Брезё ученой степени. Все эти бумаги были нестандартного формата, не имели изготовленной типографским способом "шапки", были небрежно отпечатаны на пишущей машинке и заверены обычной резиновой печатью. Бумага была серая, пористая, плохого качества. А что еще можно было ожидать от документов из "голодающей" восточной зоны? Да и БКА безоговорочно признавало их подлинными и "не вызывающими сомнений"; это, на взгляд чиновников из БКА, доказывала, в частности, бумага, охарактеризованная ими как "типично восточная". О подлинности говорил и тот факт, что документы были напечатаны на машинке "производства восточной зоны". Само собой разумеется, что и резиновые печати были признаны подлинными. Ведь в те времена, как заявил эксперт по современной криминалистической технике БКА регирунгс-криминальдиректор Беккер, "даже некоторые западногерманские учреждения имели трудности с печатями". Так что докторская степень Врезе была официально подтверждена Федеральным ведомством уголовной полиции.

Теперь настала очередь Фриче смотреть, как бы не попасть в жернова политической полиции. Дело в том, что Федеральное министерство внутренних дел, рассмотрев соответствующую информацию Дуллиена, пришло к выводе, что полученные Фриче из ГДР сведения - чистая "клевета", не заслуживающая доверия. Более того, возникло подозрение, что "Лейпцигский университет пытается причинить неприятности д-ру Брезе за его бегство из советской зоны".

Так дело Брезе стало политическим. А то, что университеты и библиотеки ГДР не упустят случая навредить заслуженному человеку, д-ру Брезе, было ясно как божий день. В конце концов разоблачать политические интриги коммунистических органов было прямой обязанностью боннского министра внутренних дел, бывшего штурмовика Шредера, и шефа федеральной уголовной полиции, бывшего эсэсовца Дуллиена. Не вызывала никаких сомнений и необходимость тщательной проверки того, не является ли "дело Брезе" в действительности "делом Фриче". Тем более, что у Фриче и раньше были стычки с экспертов Брезе.

А Фриче стоял на своем, доказывая, что Брезе не доктор наук и не психолог. Теперь он был в этом совершенно уверен: фрау Лофс-Рассов тоже кое-что разузнала. Когда-то она сама работала в Психологическом институте в Лейпциге и в 1958 году видела диплом Брезе. Ей казалось, что подпись, стоявшая на дипломе, принадлежала некоему профессору д-ру Петцельту. В 1951 году он работал в Институте научной педагогики Мюнстера, затем вышел на пенсию. Экспертам БКА ничего не стоило разыскать профессора и спросить, его ли это подпись, но высшие чиновники полагались на свою компетенцию. Только благодаря неутомимости Фриче, который везде рассказывал об открытии фрау Лофс-Рассов, БКА и государственная прокуратура согласились пойти на это. Нашли 72-летнего профессора Петцельта. Он твердо заявил, что на документах Брезе не его подпись, но подписать такой диплом мог только он, так как вплоть до 1949 года он принимал экзамены по психологии в Лейпциге. Никакого Эдгара Брезе и дипломную тему "О метаморфозе души" он не помнил.

Удалось разыскать и "крестного отца" докторской диссертации Брезе, профессора, доктора философии, почетного доктора теологии, Вальтера Бэтке. Он также впервые слышал о Брезе и его диссертации.

Думаете, этого оказалось достаточно, чтобы уволить Брезе? Как бы не так. Правда, теперь шеф БКА Дуллиен старался из соображений престижа не привлекать своего любимца к официальным выступлениям в зале суда, но оставил его в прежней должности эксперта по проведению графической экспертизы.

В феврале 1959 года журнал "Шпигель", очевидно с легкой руки Фриче, опубликовал материалы по делу Брезе. Западногерманские газеты подхватили тему, и наконец в середине 1960 года Брезе был отстранен от службы в БКА. Тем не менее служебную квартиру и докторскую степень ему оставили.

Годом позже, в мае 1961 года, Брезе пришлось-таки держать ответ перед расширенным заседанием суда в составе участкового судьи и судебных заседателей. Судебное следствие довершило позор Федерального ведомства уголовной полиции.

Эксперт д-р Францхайм из Кельна установил, например, что бумага квитанции об уплате пошлины, взимающейся при присуждении ученой степени доктора, "была изготовлена впервые в 1952 году в ФРГ". Чернила на всех "документах" доктора Брезе были также гораздо более свежими, чем им следовало быть.

На второй день слушания дела секретарь суда без помощи очков и микроскопа обнаружил, что шрифт представленного Брезе "свидетельства" от октября 1946 года из Хемница^* о его занятиях психологией заметно походил на шрифт другого Документа, выданного якобы в 1947 году в Дрездене. И в том и в другом случае это был шрифт пишущей машинки одного типа, имевший к тому же ряд характерных признаков: цифры 1 и 9 в дате прилипали друг к другу, буква "а" имела дефект справа внизу, а "о" в слове "психологический" выскакивало наверх.

^* (Название г. Карл-Маркс-Штадт в ГДР до 1953 года - (Прим. перев.))

Председатель суда, доктор Ланге, отправил оба документа на повторную экспертизу в БКА, чтобы установить, действительно ли они напечатаны на одной машинке.

На следующий день оберрегирунгсрат Малли, подтвердивший в свое время подлинность бумаг Брезе, вынужден был признать: "Я не нашел ничего, что опровергало бы идентичность шрифтов пишущей машинки". И далее: "Даже при самой осторожной оценке напрашивается вывод, что, по всей вероятности, оба документа напечатаны на одной и той же машинке".

После этого откровения председатель суда Ланге предъявил оберрегирунгсрату третий сомнительный документ: свидетельство о, присуждении Брезе докторской степени. Правда, это был не сам документ, а "официально заверенная" копия. Суд просил определить, не на той ли самой машинке был напечатан и этот "заверенный" документ.

Оберрегирунгсрат Малли вооружился лупой, долго изучал бумажку и, наконец, произнес с каменным лицом: "Вероятно, это та же машинка". Да, это был черный день в жизни Малли, не только начальника, но и покровителя Брезе в БКА.

Последний удар БКА нанес Ланге, мимоходом установив то, что прошло мимо внимания Федерального ведомства, около пяти лет занимавшегося расследованием по делу Брезе. Из личного дела Брезе следовало, что в одно и то же время, в 1945-1946 годах, он: а) прилежно разбирал руины разрушенного Лейпцига; б) как вольнослушатель неутомимо посещал Лейпцигский университет; в) был зарегистрированным слушателем Психологического института в Хемнице. Но в таком случае ему приходилось ежедневно покрывать расстояния, слишком большие даже для галопа "парадного коня".

Суд признал Брезе виновным в незаконном присвоении званий в совокупности с подделкой документов и обманом. Тем не менее приговор был на удивление мягким: год тюремного заключения!

А что стало с приговорами, вынесенными на основании заключений этого, с позволения сказать, "эксперта"? Этот вопрос так и остался без ответа.